Дважды она допустила ошибку, против которой ее предостерегали: второпях, от излишней самоуверенности, дергала нить. И тут же ее заливала липучая жидкость, хлещущая вдоль волокна. Попавшись в такую ловушку, она была вынуждена ждать, пока придут на выручку ткачихи. Ее никогда не упрекали, но от спасителей било таким презрением к ее неловкости, что Дайрин внутренне корчилась от стыда.
Она заранее знала, что здесь не было ткачей – одни ткачихи. Что они делали с готовыми тканями, она пока не ведала. Наверняка не использовали для себя, и никаких признаков торговли она не замечала. Может быть, им просто нравилось ткать.
Такие, как она, сборщики нитей, принадлежали к младшему поколению этой нечеловеческой общины. Но и с ними ей удалось сблизиться не более, чем со старшими.
Раз или два к ней приходила беспокойная мысль, что она – пленница поляны со станками. Отчего все прежнее представлялось теперь таким далеким и не важным?
Ткачихи, говорившие с ней лишь мысленно – да и то редко, – не были немыми и тихонько напевали, работая у станков. Их странный напев не походил на человеческие мелодии, но в одну человеческую песню они вплелись. Руки Дайрин двигались ей в такт, песня убаюкивала мысли. В целом мире оставались только станки и нити, которые она собирала для них, – остальное ничего не значило.
И настал день, когда ее подвели к пустому станку и оставили снаряжать его. Это дело и в селении требовало от нее величайшей ловкости и внимания. Теперь же, с незнакомым устройством, получалось еще хуже. Она натягивала основу, пока не намозолила пальцы, и голова разболелась от усилия сосредоточить все чувства на одном, а пение ткачих понуждало ее продолжать и продолжать работу.
Когда усталость все же одолевала ее, Дайрин засыпала. И прерывалась, чтобы поесть, только потому, что сознавала: телу нужна пища. Наконец она поняла, что работа – хорошо ли, плохо ли – закончена. Пальцы, которыми она потирала ноющие виски, занемели и плохо гнулись. И все же звучавший мотив заставлял ее тело раскачиваться ему в такт.
К удивлению Дайрин, ни одна ткачиха не подошла осмотреть ее труд, сказать, хорошо ли она справилась. Отдохнув до тех пор, пока пальцы не стали вновь ее слушаться, она взялась ткать. И за работой поймала себя на том, что сама поет, отзываясь тихому гулу голосов.
Работа вселила в ее тело новые силы. Пусть ее пальцы двигались не так проворно, как длинные конечности, мелькавшие в ее видениях, но они все же поспевали за ритмом песни и приобрели уверенность и мастерство, словно ими правила не Дайрин, а Иная Сила. Она ткала – ей было все равно, хорошо или плохо. Довольно было следовать напеву тихой песни.
Лишь когда кончилась нить, Дайрин с пустым челноком в руке очнулась как от долгого сна. Все тело ныло, руки бессильно упали на колени. Она ощутила острый голод. И больше не слышала гула чужой песни.
Девушка, спотыкаясь, добралась до места, где всегда спала. Там лежала еда, и она поела, прежде чем упасть на груду шелка, обратив лицо к той крыше, что отделяла ее от неба, – истощенная, обессиленная, не способная даже связно мыслить.
4
Дайрин разбудил страх – руки сжались в кулаки, дрожь пробирала все тело. Мысль, проникшая в ее сознание, сразу погасла, оставив после себя только ужас. Но эта мысль успела разрушить чары ткачих – память вновь стала четкой и ясной.
Сколько времени она здесь провела? Что случилось, когда она не вернулась на берег? Видрут, решив, что она сгинула, мог увести корабль. А как же Ротар? Капитан?
Она медленно повернула голову, осознавая новое ощущение. И не видя, она поняла, что шум станков смолк, ткачихи пропали!
Теперь Дайрин представлялось, что она была опутана невидимой паутиной и вот только сейчас сеть порвалась. Зачем ее так тянуло сюда? Почему она осталась? Ленточка шелка пропала с ее запястья – не ею ли она была околдована?
Дура. Она была лишена зрения, каким видели мир остальные. А теперь, как видно, и иные, так заботливо взращенные чувства ее подвели. Поднимаясь, Дайрин коснулась рукой станка, за которым так долго трудилась. Из любопытства она провела пальцами по сотканному полотну. Не так гладко, как та лента, но много-много лучше первой попытки.
Только вот – где же ткачихи? Тень ужасного сновидения погнала ее на поиски по всей поляне. Все станки пустовали, ткань исчезла. Что-то подвернулось ей под ногу. Дайрин пошарила руками. Мотовило для нитей.
– Где… где вы? – осмелилась она позвать вслух. Ответившая ей тишина была такой зловещей, что захотелось прижаться спиной к дереву, изготовившись к нападению. Какому нападению, кто ей грозил?
Дайрин не верила, что в лес решатся проникнуть Видрут или его люди. Но быть может, у ткачих были другие враги, от которых они бежали, забыв ее разбудить?