Колдовской мир: Волшебный пояс. Проклятие Зарстора. Тайны Колдовского мира

Он принялся распределять обязанности и труды. Тогда, перед лицом неясной угрозы, я наполовину забыл собственные опасения.

О том, что замыслил Магус и как у меня открылись глаза

Дядя послал меня на сбор урожая с дальних полей на севере. Я трудился вместе с земледельцами, не только проверяя груз на отправлявшихся в житницы замка телегах, но и помогая наваливать снопы на эти самые телеги. Тяжесть, лежавшая на нас в те дни, заставила забыть о рангах, и мы дружно трудились, чтобы, как повелел владетель Эрах, подготовиться к любой осаде.

Должно быть, тем же были заняты и другие владетели, потому что в эти недели к нам не прибывали вестники. Не было и веселых пересудов о ежегодном Празднике жатвы. Лучше, казалось каждому, оставаться под собственной крышей и не выезжать за границы своего поля.

Вечерами, когда я после дневной страды без сил валился на кровать, у меня было одно желание: выспаться, пока утренний горн не поднимет нас к новым трудам. Я по-прежнему не снимал пояса, но в те дни он был для меня лишь предметом одежды. Ни мать, ни Урсилла не давали о себе знать.

Они тоже были заняты. Варили эликсиры, заготавливали впрок плоды, пекли твердые дорожные хлебцы (их можно было подолгу хранить без порчи) – полны руки забот. Даже деревенские дети разыскивали на опушке ореховые деревья и, соревнуясь за добычу с лесными зверушками, мешками тащили домой, чтобы очистить от твердой скорлупы, перемолоть ядрышки в муку, которой сдабривали хлеб.

Прошли дни, а затем и недели, вновь приблизилось время полной луны. Работа наша шла к концу. Всё, чем могла накормить земля, уже убрали в амбары и кладовые. Погода в ту жатву стояла прекрасная – ни одного дождливого дня, даже облака не грозили непогодой. Легко верилось, что Силы одарили нас своей благосклонностью.

И все же временами земледельцы роптали. А если и нет, то, распрямляя спины для краткого отдыха, обводили поля взглядами, в которых не было удовлетворения, а было все больше вопросов. Слишком легка была в тот год их доля, и они не доверяли такой легкости, опасаясь, что она предвещает будущие неприятности.

В канун полнолуния я с последней телегой вернулся с последнего поля. Ныли все кости, словно тело в жизни не знало отдыха. Мои спутники не смеялись, не перекидывались грубыми шутками, как заведено у людей, скинувших с плеч тяжелый, но успешный труд жатвы. Я заметил, что, хотя главный жнец и связал из последних колосьев чучело Жатвы и работники выпили в ее честь присланный в поле сидр, в обряде не было радости, словно они совершали его только по обязанности.

И замок без радости встретил нашу телегу с наколотой на вилы Жатвой, венчавшей груду снопов, хотя люди, памятуя обычай, высыпали во двор нас встречать. И дядя мой предложил второй раз выпить за Жатву.

Я узнал девушку, подносившую мне кружку. Она иногда прислуживала в покоях матери. Только в этот раз она мне не улыбнулась, не сказала ни слова, а отошла с застывшим лицом.

Прислонившись к стене башни Отроков, уставший так, что не поднять руки, я с натугой поднес кружку к губам и жадно выпил. В этом году даже сидр горчил, оставлял на языке неприятный привкус, и я отставил недопитую кружку.

Спотыкаясь от усталости, я поднялся к себе и, не сняв одежды, не омыв тела приготовленной водой, упал на кровать, закрыл глаза. И провалился в глубокий сон без сновидений, так что в памяти не осталось ни следа этой ночи.

Просыпался я медленно. Солнце раскрасило пол яркими пятнами, от их блеска болели глаза. Боль, от которой вчера ныла спина, перебралась теперь мне в голову, билась под черепом. Когда я приподнялся, каменные стены пошли волнами, а к горлу подступила горькая тошнота.

На одной силе воли я добрался до высокого кувшина с водой у дальней стены. Руки дрожали так, что пришлось поднимать кувшин двумя, и, наливая себе умыться, я немало воды расплескал по полу. Все же, зачерпнув то, что попало в таз, я окунул лицо в чашечки ладоней.

Холод воды прогнал из головы туман. И с возмущавшимся животом я сумел кое-как совладать. Не заболел ли я?.. Нет! Мысли текли лениво, однако я вспомнил горький привкус выпитого вечером сидра. А девушка, подавшая мне кружку, подчинялась Урсилле.

Только теперь я спохватился, что запачканная мятая рубаха, в которой я упал на кровать, уже не зашнурована, а свободно распахнулась, открывая… пояс!

Руки метнулись заверить меня в том, что уже сказали глаза, – меня не обокрали. Однако я крепко подозревал, что пытались. Подсыпали что-то в питье. Урсилла была знатоком трав, как полезных, так и вредных. Этой науке обучали всех Мудрых. Что помешало ей исполнить свой замысел, пока я лежал тут совсем беспомощным, я понять не мог. И обвинить ее или мать на основе одних подозрений не мог тоже.

Однако этот случай доказал мне, что ничему и никому нельзя доверять. Подозрения только укрепили меня в упорном нежелании расстаться с поясом, что бы ни скрывалось за даром госпожи Элдрис. Пока это в моих силах, я не дам себя ни принудить, ни обобрать.