Колдовской пояс Всеслава

— Нас шестнадцать воев, все ладно обучены, — продолжил он уже спокойней, — сумеем тебя защитить.

— Мне ваша защита не надобна, — Евдокия отвернулась. — Убьют, так мученицей стану, грехи искуплю, — проворчала она себе под нос, стараясь удержать готовую скатиться слезу.

— Ладно дуться-то, — уже совсем миролюбиво ответил Юрий, — нет на тебе грехов, все мои. Не тревожься, — и пришпорив коня, поехал вперед.

Дружина тронулась дальше.

— Чего на него нашло? — удивленно посмотрел в след чернявому Твердятич. — А ты все правильно сделала, лучше перебдеть, — подмигнул он расстроенной Дуняше. — Ежели что еще почудится, ты лучше мне говори.

— Я теперь как рыба молчать стану, — шмыгнула носом Евдокия.

— Это зря, голос у тебя, что ручеек, — улыбнулся Горыня своей широкой доброй улыбкой.

— Чего там застрял? — раздался сердитый окрик Юрия. — Сюда давай!

— Чего лютует? — развел руками молодой вой и поскакал вперед.

Дуня сквозь радугу застывших в глазах слез рассматривала узор на навершнике. Прокопий тоже отчего-то молчал, как-то странно покрякивая.

— А клобук был, — уверенно самой себе сказала Дуня.

— Стар я стал, подмечать стал хуже. И как сразу не заметил? — усмехнулся дед. — Видать не быть нашему Юрке боярином.

Евдокия покраснела до корней волос.

— Будет, — вздохнула она, глотая скатившуюся слезу.

— Не-е-ет, — покачал головой старый вой и дальше неспешно стал рассказывать, какой его матушка варила сбитень.

Солнышко клонилось к закату.

На ночь разбили лагерь на берегу озера. Дородный Ждан суетился у костра, торопясь развести для Евдокии огонь. Ему уж очень хотелось есть. Дуня ополоснула большущий котел, ножом, еще вчера услужливо наточенным Горыней, нашинковала капусту, из мешка отсыпала крупы, промыла озерной водой. Привычная работа отвлекала.

— На мясо не скупись, день скоромный, — предупредил здоровяк.

— Доедем до Торопца, ты холстину достань. Я тебе свиту новую справлю, — пожалела она Ждана, глядя, как на нем натянулась рубаха.

— Спасибо, красавица, не откажусь. Только я новую свитку и так скоро получу. Поспорил я тут с Вячко, видишь, у него широкая какая, что на жерди на нем висит, мне в самый раз будет.

— А на что поспорили? — улыбнулась Дуня.

— Да верное дело, мне в новой свитке хаживать, — так и не ответил рыжий.

Евдокия постеснялась выспрашивать далее.

Щи получились наваристые, все нахваливали добрую хозяюшку, и только Юрий угрюмо работал ложкой.

После трапезы, сообщив Прокопию: «Мне надо», Евдокия побрела вдоль берега к камышам. Ей хотелось посидеть у воды в одиночестве.

— Далеко не ходи! — крикнул ей в след чернявый.

«Там же никого нет, чего мне бояться», — Дуня упрямо отходила все дальше и дальше. Наконец она увидела упавший в воду ствол толстого дерева и села на него, уставившись на засыпающее озеро. Вот так они недавно сидели с Юрием, болтали о том — о сем. Как же хорошо тогда было! В камышах послышался легкий шорох. Девушка резво вскочила, прислушалась. Тихо. «Пойду-ка я назад». От воды потянуло холодком. Дуня развернулась уходить и тут…

Чья-то большая рука накрыла ей рот, вторая обхватила за талию. Не раздумывая и толком не успев испугаться, девушка цапнула вражеский палец, а локоть со всей силы ударил во что-то плотное. Просто так она сдаваться не собиралась.

— Ай! — вскрикнули за спиной. — Дунька, это ж я — Кирьян!

— Кирьян, — эхом отозвалась Евдокия, мужские руки развернули ее, перед ней стоял брат, повзрослевший, успевший обзавестись реденькой бородкой. Лицо округлилось, казалось, даже нос стал крупнее. На голову был нахлобучен серый войлочный клобук. Парень снял его, и на плечи упали спутанные пряди таких же как у Дуняши льняных волос. В темноте можно было различить грязную затертую свиту, на бедре в ножнах болтался меч.

— Здорова кусаться, — проворчал Кирьян, поднося укушенный палец к губам.

— Да кто ж так пугает? — мягко оправдывалась Евдокия.

— Боялся, вскрикнешь, а мне того не надобно, — брат тревожно оглянулся.

— Кирьянушка, да как же ты здесь оказался? — Дуня ласково погладила брата по плечу.

— Ты как с этими оказалась? Глазастая, чуть меня не выдала.

— Так по вдовству в монастырь иду.

— С воями ростовскими? — хмыкнул Кирьян. — Я как тебя сегодня увидел, глазам не поверил. Ты что у них делаешь?

— Так это… меня дяденька Прокопий везет, матушкин брат двоюродный, не помнишь разве? — что-то часто в последнее время врать приходится, так и привыкнуть можно.

— А-а-а, да-да, был такой, — не моргнув глазом соврал и Кирьян.

— А бабушка померла, — печально сказала Дуня, — перед смертью все тебя хотела увидеть, тревожилась. А я теперь вот вдова, а как ты, где живешь…

— Слушай, Дунька, у вас тут черт этот половецкий за главного?

— Ну, да.

Парень опять тревожно оглянулся в сторону стана.

— Он вещицу одну колдовскую везет.

Дуня вздрогнула:

— С чего ты взял? Нет у него ничего.

— То ты не знаешь. Верно тебе говорю, вещь ведовская, за нее люди одни очень дорого дадут.

— Какие люди? Ты кто теперь?! — напряглась Евдокия.

— Тише ты, чего шумишь. Вольный человек я теперь.

— Тать[55], — догадалась Дуняша, отстраняясь от брата.