Колдовской пояс Всеслава

— Да это ненадолго, я могу новую жизнь начать, все с начала…

— Уж начинал, когда нас с бабкой бросил, — холодно перебила Евдокия.

— Я собирался вернуться, вас забрать, но вот все не получалось. Дуняша, я в долгах, нехорошим людям должен, очень много. Они меня лютой казни грозятся предать, коли добро не верну, — затараторил Кирьян. — Мне вещь эта как воздух нужна. Понимаешь? Добудь мне ее.

— Я? — Дуня удивленно захлопала ресницами. — Да как я ее тебе добуду?

— Как-как… соблазни черта этого. Ты ж замужем была, уж знаешь небось, как мужа умасливать. Добудь, Дунечка. А потом мы сбежим, в Новгород уедем, я честным гостем стану, торговать буду, замуж тебя пристрою. Заживем!

— И не совестно ли тебе такое просить? — Евдокия окинула брата холодным взглядом.

— А тебе не совестно будет, коли с твоего брата родного шкуру живьем сдерут?

— Так давай сейчас выйдем к ростовским, они тебя защитят. Я Георгия Андреича попрошу, он тебя в малую дружину пристроит, — Дуня потянула брата за рукав.

— Не доберется твой Георгий Андреич до Ростова. Считай, уж покойники они.

— Как? — Дуняша опять отстранилась, ей показалось, что черное озеро протягивает к ней ледяные руки.

— Нас людишки одни с Владимирской земли наняли. Засада дорогой будет.

— Где?

— Не ведаю.

— Врешь! Сказывай! Сказывай, а то закричу! — Дуня угрожающе набрала воздух.

— Не здесь, где-то на Волге перехватывать станут. А меня следом послали, чтобы я за добычей проследил, а то у черта вашего чутье звериное, может и свернуть куда ненароком. А про вещицу ведовскую я подслушал, только не разобрал, что это. Разведай, нам с тобой раньше, чем нападут, утечь надо.

— А как Георгий тебя не заметил? Следы твои где? — допытывалась Евдокия.

— А я белочкой, все поверху, — ухмыльнулся Кирьян.

«Да как же Юрий не догадался, сам ведь так же делал?!»

— Так что, добудешь мне вещицу? Дуняша, я виноват перед тобой, только и ты меня пойми, тошно мне было в Корче, вот и ты оттуда бежишь. Помоги, век Богу о тебе молить стану.

— Евдокия!!! — услышала она встревоженный голос Юрия.

— Здесь я! — громко откликнулась Дуняша. — Выкраду я тебе, что просишь.

Кирьян довольно заулыбался.

— Но только при одном условии, — Дуня скрестила руки на груди.

— Каком, сестрица? — кротко спросил Кирьян.

— О засаде заранее предупредишь.

— Ладно, — легко согласился брат, чмокнул ее в щеку и пропал в камышах. Как и не было.

От озера по-прежнему тянуло цепким холодом. Потирая озябшие плечи, Евдокия повернула к стану и с разлета врезалась в Юрия.

— Ты где бродишь?! На зло мне прячешься! — сразу заорал он.

— Ничего я не прячусь. Мне… помыться надо было. Чего мне бояться, коли кругом ни души?

Они пошли напрямик, ломая камыши.

— Просил, как заметишь чего, меня звать, а ты опять Горыню покликала, — проворчал Юрий. — И подарок мой сняла, — совсем уже горько добавил он.

«Заметил». Дуня невольно коснулась шеи.

— А ты оказывается боярышню эту за баней или конюшней, уж и не помню где, тискал. Мне Прокопий все рассказал, как ты за ней увивался!

— Хрен старый — твой Прокопий, — сплюнул Юрий.

— И Горыня не бабник вовсе, и холостой, и на лицо пригожий, — девушку злило, что чернявый даже не оправдывался. Она никак не могла успокоиться от появления брата, смешенные чувства оставило это свидание, а тут еще Юрко покрикивает.

— Замуж за Твердятича собралась? — усмехнулся Юрий.

— Не зовет.

— А позовет, пойдешь?

Дуня молчала.

— Иди! — заорал он опять. — Голубоглазый, белесый, как тебе нравятся. Иди, преград чинить не стану. Еще горько на свадьбе буду кричать!

— Сейчас-то чего орешь, — спокойно перехватила его взгляд Евдокия, — чай еще не на свадьбе?

— Коза! — обозлился Юрий.

— Гусь! — не осталась в долгу Евдокия.

Оба, насупленные, вышли к лагерю. Вои, кроме дозорных, уже мирно спали.

В тишине дремлющего леса, сидя на подаренной Прокопием старой овчине, Дуня потихоньку достала из кошеля бусы, украдкой оглянулась — не видит ли кто, поцеловала холодные камешки и надела опять на шею. «Хоть Кирьян жив, и то ладно, — вздохнула она. — Ба, слышишь меня? — Дуня подняла голову к звездному небу. — Кирьянка наш живой, только с дурными людьми якшается. Да может образумится… Ба, я без него жить не могу, ну сама знаешь без кого. Да знаю, что он дурной, а так на шею к нему кинуться хочется. И ревнует он так смешно. Ба, помоги. От него детей рожать хочу, другие мне не надобны». «Горюшко ты мое», — послышалось ей откуда-то из бездонной высоты.

Глава VIII. Невезучий князь

Ясное сентябрьское небо обрушивалось в бескрайнюю озерную гладь. Где-то далеко в лазоревой дымке терялся окаем. Из озера Соломено, плавно обнимая раскинувшийся на холме город, на встречу озеру Заликовскому спешно текла река с говорящим названием Торопа. Вода, всюду вода! И град Торопец отгородился от враждебного мира этими широкими потоками. Деревянная городня[56] сурово смотрела на путников войлоковыми окошечками бойниц. Как же не похож был со стороны этот ощетинившийся, готовый к обороне град на гостеприимный, приветливый ко всякому путнику Витебск.