Колдовской пояс Всеслава

Воротники[57], еще издали заметив на дороге небольшой отряд, поспешили выйти на мост, чтобы не пустить чужаков.

— Кто такие? — крикнул седой вратарь.

— К князю Давыду Мстиславичу от сродника его Константина Ростовского, — громко отозвался Юрий.

— Ждите.

Ожидание затянулось. Солнце сначала карабкалось вверх, потом медленно стало спускаться к лесу, а из крепости так и не было вестей. День выдался по летнему жарким. Воротники по-прежнему толклись на мосту, утирая пот и искоса бросая любопытные взгляды на рассевшихся прямо на дороге ростовцев.

— Может кашу уже варить, есть охота? — Ждан ласково провел по урчащему животу.

— Подождем еще, — Юрий зачерпнул горсть озерной водицы, умыл разгоряченное лицо. — Эй, торопецкие! Чего тихо-то так? Где струги с гостями новгородскими?

— Лишь бы лодьи боевые не прислали, и на том спасибо, — отозвался седой вратарь.

— У вас что ж замятня[58]? — насторожился Юрко.

— Грозятся, князь у них нынче молодой да дурной, зубы ему еще никто не обломал.

— Вона как, — махнул головой чернявый. — Слыхали? — обратился он уже к своим. — Рать с Новгорода ждут, только этого нам не хватало.

— Да деру надо отсюда давать, — сплюнул Горыня.

— Как? Без лодий? Птицами над Волгой полетим? Конного пути нет.

— Ну, назад можно вернуться, старой дорогой, — неуверенно предложил дядька Прокопий.

— В лапы к Истоме? — хмыкнул Юрий.

— Истомы позади нет, он нас на Волге с засадой ждет, — срывающимся голосом пролепетала Евдокия. Все глаза устремились на нее.

«Ну, и?» — говорил хмурый взгляд чернявого. После ссоры в камышах он упорно не замечал Дуняшу, не поворачивал головы, не обращался даже по отчеству. Словно и нет ее в отряде. Дуня тяжело переживала, но виду тоже не показывала. И вот теперь они впервые посмотрели друг на друга.

— Засада на Волге будет, — повторила Дуня, — серый клобук, что я видела…

Юрий демонстративно закатил глаза.

— Да, клобук, что я видела, — более громко повторила Евдокия, — это… односельчанин мой. Он меня признал и выходил ко мне, сказал, что эти, ну, что за нами гонятся, его вести нас послали, а сами ушкуев наняли, на Волге сообща перехватывать станут, а где, он не ведает. Да обещал, как прознает, знак подать.

— Так чего ж ты молчала?! — прикрикнул на нее чернявый.

— Так говорю же, — надулась Евдокия.

— Вот и надо назад поворачивать, — влез Прокопий.

— А если врет этот ее «односельчанин», да его специально подослали?

— Не врет! — горячо откликнулась Дуня.

— И ты ему веришь? — прищурился Юрий.

«А верю ли я Кирьяну?»

— Не знаю, — честно призналась она.

— То-то и оно. С чего бы ему сердобольному к тебе выходить? Совесть заела? Вырваться только через Волгу сможем, и чем скорее, тем лучше. Нам бы до Твери дотянуть, а там воев в охрану наймем. И впредь, коли землячки наведываться станут, — Юрий наградил Евдокию надменным взглядом, — сразу сказывай, а то решу, что ты с ними заодно.

Дуня задохнулась от обиды, она хотела что-то возразить, но торопецкие воротники замахали руками, приглашая в град. Отряд тронулся с места.

Торопец встречал гостей молчаливым любопытством. Народ вывалил на улицы, разглядывая чужаков. Здесь в крепости действительно готовились к осаде. Мужи ходили в броне. Вдоль стены лежали готовые поленницы дров и котлы, варить смолу, грудами были свалены бревна, ломать осадные лестницы. Вои несли сторожу на всех пряслах[59].

— Вот это мы попали на честной пир, — пошутил Ждан.

— Да уже столы новгородцам накрывают, — отозвался Горыня. — Ладно охраняют добро свое, все у них к делу.

А охранять действительно было что. Торопец, аскетичный снаружи, внутри поражал достатком. Покрытые новенькими деревянными настилами узкие улочки обрамлялись не тощими изгородями, как на витебском посаде, а невысокими дощатыми заборами, подогнанными дощечка к дощечке. Сами торопецкие домишки были хоть и небольшими, а все ж под резными гонтовыми крышами, с витыми столбами сеней. Да и среди горожан не встречались оборванцы, крепкие мужские свиты с богатой вышивкой выглядывали из-под искусно-выкованной брони, бабы щеголяли в богатых поневах. Даже убогие на паперти поражали округлостью щек. Везде царила сытость. Город напоминал ларец с самоцветами.

Провожатые довели ростовцев до небольшого двора с задиристыми петушками на воротах:

— Светлый князь Давыд Мстиславич постоем вас здесь жалует. Купец Якун в отъезде, жена всем заправляет, с нее обед спрашивайте.

— Нам бы сразу к светлому князю, спешим мы, — неодобрительно покачал головой Юрий.

— Не велено. Пришлют за тобой.

— Не полон[60] ли? — забеспокоился Горыня.

— Теперь уж куда деваться, поглядим, — Юрко задумчиво потер бороду.

Хозяйкой оказалась игривая задорная баба лет тридцати. Круглолицая, с озорным изгибом бровей, высокая, дородная, пышногрудая она манила взгляды истосковавшихся по женским ласкам воев.

— Проходите, гостюшки, располагайтесь, — засуетилась она, цепко выхватывая из мужской толпы смазливого Твердятича. — Кто за постой платить станет, не ты ли, муж почтенный? — улыбнулась она, оправляя складку на поневе. То, что плату надо истребовать вперед, хозяйка была хорошо обучена.