Колдовской пояс Всеслава

— Капустки хочешь? — на столе стояла огромная миска квашенной капусты, пересыпанная алыми ягодками брусники. Юрий запустил в нее пальцы и отправил в рот хрустящую щепоть. Дуне нестерпимо тоже захотелось капусты, она подсела к столу и так же руками стала вылавливать рубленные кусочки. Было так вкусно.

— Эй-ей. Этак ты все умнешь! — запротестовал Юрко, забирая от нее миску. — Да ешь, шучу, — поспешил пододвинуть обратно, увидев, что Евдокия надула губы.

Чернявый сыто откинулся на лавке.

— Что там, купчиха сопливого Еремку на сеновале обучает? — подмигнул он Дуняше.

Евдокия бросила есть и, обиженно вздернув нос, пошла на свою лавку.

— Дуняшь, да я же пошутил. Ну, чего сердиться-то? Да я ее пальцем не тронул, — встал следом чернявый. — Вон глянь там под лежанкой чего лежит.

Евдокия нехотя наклонилась. Робко сверкая в свете лучин начищенными боками, под лавкой стоял целехонький бабкин котел.

— И когда успел? — заулыбалась Дуня, доставая и целуя холодную медь.

— А меня так? — улыбнулся Юрий. — Ну, хотя бы в щечку, нешто не заслужил?

Она стремительно подбежала, чтобы быстро чмокнуть щетинистую щеку и упорхнуть на безопасное расстояние, но Юрко оказался проворней. Он по медвежьи сгреб ее в охапку, награждая горячими поцелуями, освобождая шелковые косы от дареного повоя.

— Истосковался я по тебе, приласкай, — страстно шептал он ей на ухо, заставляя сердце бешено колотиться, — никто не узнает. Я нарочно Еремку подпихнул, чтобы все думали, что это я с купчихой развлекаюсь. Приласкай. Ладушка моя, медовая, Дунюшка…

Он заговаривал ее, убаюкивал нежным шепотом, плавно подталкивая к лавке. Наверное, она бы сдалась, силки ревности были расставлены уж очень умело, но дверь громко скрипнула. Оба тут же отскочили друг от друга. На пороге стоял незнакомец.

— Помешал? — без тени сожаления пробасил ночной гость.

Это был высокий, крепкий телом муж на вид лет сорока. Тяжелый властный взгляд из-под нависших густых бровей, крупный нос, искривленные насмешкой пухлые губы, густую русую бороду подернула легкая седина. Под простенькой мятлей красовалась расшитая золотом алая свита.

— Признал? — незнакомец скрестил крупные руки на груди.

— Как не признать, светлый князь Мстислав Мстиславич, — низко поклонился Юрий.

Дуня поспешила поклониться следом, пряча под повоем косы. Она в жизни не видела ни одного живого князя. Этот вызывал страх.

— Я тебя тоже признал, Половчанин, — Мстислав уселся за стол, недовольным жестом отодвигая капусту, Дуня поспешила убрать миску со стола. — Помню на свадьбе дочери моей громче всех здравицы кричал, с княжьего стола слыхать было.

— Дурен во хмелю, моя вина, — еще раз смиренно поклонился Юрий.

— А ты у нас Половчанин али уже Полочанин? — прищурился князь.

— Хотел бы да кудрями черными не вышел. Родился второй раз под Полоцком, так что можно и так кликать. А моя родня в половецкой степи кочует, — улыбнулся Юрко. — К Галичу сродники мои не подходили, не тревожили?

— Хитер, чертяка. Эй, кто-там! Вина тащите!

В избу забежал незнакомый вой с большой крынкой и медными чарочками, с поклоном поставил на стол.

— Дозволь, княже, спросить — мои-то люди целы? — Юрий тревожно глянул в дверной проем.

— Покуда целы, — недобро улыбнулся Мстислав. — И с Галичем все благополучно, да и пусть все думают, что я в Червоной Руси. Выпьем. И зазнобе своей налей, побледнела вон как, пусть щечки-то заиграют.

От тяжелого взгляда князя у Евдокии все похолодело. Она трясущимися руками взяла чарку, порывисто отхлебнула, жидкость обожгла горло, девушка закашлялась. Князь раскатисто рассмеялся.

— Хороша лебедушка. Подари мне ее. Любую цену дам, в накладе не останешься.

Дуня выронила чарку.

— Это жена моя, — грозно сказал Юрий.

— Жена? — удивленно поднял бровь Мстислав. — Что же ты жену с собой таскаешь, боишься, охальники соседи без тебя в гости к молодухе наведываться станут?

Князь опять расхохотался.

— Полоцкая она, упросилась с родней повидаться, — Юрий с трудом сдерживал раздражение.

— Ладно, прости, коли ненароком обидел, — посерьезнел князь.

«Где ж ненароком, когда намеренно?» — Дуню по-прежнему трясло.

— Знаешь, зачем тебе честь оказал? — Мстислав смерил Юрия испытывающим взглядом.

— Чтобы никто не проведал, тайком переговорить хочешь.

— Верно. В тереме у братца ушей больно много.

— Евдокия, пойди, — махнул Юрий.

— Да нет, коли жена, так пусть останется. Может вразумит тебя, ежели кочевряжиться станешь.

Разговор не предвещал ничего доброго.