Читаем Колдовской пояс Всеслава полностью

По утру стало дурно от одного вида кипевшей похлебки. Дорога до Твери оказалась суровым испытанием. Евдокия ослабла, ее морозило. Вечером на берегу становилось чуть лучше, но с рассветом все повторялось. Обидно было, что Вячко-то с напастью справился и теперь греб наравне со всеми, а Дуняшу волжская вода принимать не хотела.

«Злые вы, две сестрицы — Двина да Волга, — шептала Евдокия, — меня озерную молодушку уважить не хотите. Одна чуть не потопила, другая вон резвится, силы вытягивает. Чуете грех мой».

— Есть надо, — Прокопий совал ей сухарь.

— Не хочется, опять назад полезет.

— А ты через силу, да водичкой запей. Вон уж Тверь, доплыли, слава тебе Господи. Дальше река шире становится, кораблики плавнее пойдут. Полегчает.

Дуня благодарно улыбнулась.

В Твери ждало большое разочарование. Ни кораблей, ни тем более охрану ростовцам давать никто не собирался. Посадник встретил гостей враждебно.

— Светлый князь Ярослав Всеволодович[63] в ссоре с князем вашим, стало быть, вы — наши вороги. Так что убирайтесь отсюда подобру-поздорову, покуда в поруб не засадил.

«Уже знают, что Константин с Мстиславом дружбы ищет! Откуда так быстро? Нешто Куничи напели?»

Юрий бросился к пристани умасливать ржевцев.

— Послушай, Никола, довези нас до Ярославля. Хорошую цену дадим.

— Воевода не велел, — надутый корабел отвернулся от кметя. Его люди проверяли на прочность парус, назад придется бороться с течением.

— Послушай, — опять встал на пути ржевского кормчего Юрий, — не обидься, но струги у тебя худые, старые.

— Так батюшка еще мой плавал, — Никола любовно погладил темные доски.

— Я тебе две гривны дам. Новые кораблики купишь. А всего-то до Ярославля сплавать.

— Всего-то, — хмыкнул в кулак Никола, — там ушкуйники резвятся. Да и воевода что скажет?

Юрий заметил, несмотря на протесты, при слове «гривны» глаза у корабела заблестели, кметь усилил напор:

— Да что ушкуи, у тебя вон какие молодцы крепкие, да и у меня вои не лыком шиты. А воеводу, я чую, ты не больно-то и боишься.

— Две гривны — где ты такие цены-то видел? Нешто за них два добрых корабля можно купишь?

— Ладно, три дам, — с большим сожалением вздохнул Юрий, — серебро ведь не моё, князь в дорогу дал.

— А раз не твоё, так чего скупишься? — сощурился кормчий. — Себе в калиту хотел положить?

— Хотел, — честно признался чернявый, — мне сейчас гривны тоже, ох, как надобны.

— Ну, тут уж или плыть, или пешочком с гривнами брести. Одну сразу давай, а то знаю я вас ростовских.

Струги двинули к Ярославлю.

И река смилостивилась над Евдокией, девушке заметно стало лучше. Тошнота мучила лишь по утрам, а дальше все прояснялось. Волжский ветерок приветливо обдувал лицо, брызги от весел освежали, берега тонули в золоте осенней листвы, лаская взор. Плыть стало веселей.

Горыня с Еремкой не оставляли надежд и все время крутились около Дуняши. Причем после торопецкого сеновала отрок стал вести себя смелее и даже подмигивал молодой вдове, пытаясь, перетянуть на себя внимание.

Вечером после трапезы, когда все готовились ко сну, Юрий отправился расставлять дозоры. На берегу он всегда становился настороженным и раздражительным, ожидая недоброго. Дуня при свете костра шила свиту для Ждана. Хоть он и отнекивался, а все ж Евдокия успела купить в Твери сукно, а нитки у нее были припрятаны еще из дому. Она хотела угодить своему постоянному помощнику. Пальцы быстро бегали, играя тонкой иглой.

Еремка неожиданно подсел к Евдокии и завел, как видно, заранее много раз про себя произнесенную речь:

— Евдокия Яковлевна, пойди за меня. Коли дашь согласие, я к Георгию Андреичу свататься пойду. Ты хозяйка ладная, родня тебя и без приданого примет. Соглашайся. А у Горыни трое деток в Ростове, на шею тебе сядут, да родители уж старые, а он последыш[64], и их докармливать, все самой тянуть придется. А у меня забот не будешь знать, коли на палати с собой укладывать станешь, — при этом парень сильно зарделся.

— Еремей, уж не знаю как тебя по батюшке, я в монастырь плыву послушницей. Нешто ты не знаешь? — мягко, стараясь не обидеть, пропела Дуня.

— Так, то ж от нужды, а если муж будет…

— Ищи себе девку-лебедушку. Отказ тебе от меня, — пальцы опять заскользили по сукну. Дуня вышивала петушков и курочек по вороту.

— Горыня милее. Конечно, куда мне до него, — обиженно протянул Еремка.

— Да не нужен мне твой Горыня. Спать иди, — отмахнулась Евдокия.

По утру ее опять мутило. Дуня отошла в чащу, поаукать под ноги тетушкам елям. Когда она разогнулась, умывая из крынки лицо, за спиной стоял Твердятич.

— Так ты брюхата? — усмехнулся он.

— С чего ты взял? — обомлела Дуняша, мысли запрыгали в голове: «Вот я — дура. Ведь не пришло то, что должно было, а я и ухом не веду».

— Мне ли не знать, коли я женат был, уж давно приметил.

«Он давно приметил, а я про то и не подумала».

— Значит, муж помер, а семя успел посеять? — допытывался Горыня, стараясь заглянуть ей в глаза.

— Успел, — залилась краской Дуня.

— Стало быть, отец дитя — покойник? — недобро улыбнулся Твердятич.

— Стало быть, — тихо произнесла Евдокия.

— Дурное это дело — живого в могилу укладывать.

Перейти на страницу:

Похожие книги