Колдовской пояс Всеслава

— Ну, чего уставились? Испугался за Евдокию. Прости, Евдокия Яковлевна, за вольность, — Юрий поклонился, отходя от Дуни.

Вячко стал медленно стягивать заляпанную кровью свиту.

— На, твоя теперь, — протянул он скомканный сверток Ждану.

— Не надо. Себе оставь, — широким жестом вернул здоровяк. — Жалую. Меня Евдокия Яковлевна новой одарила.

— Эх, а мне кто ж теперь сапоги отдаст? Мои до Ростова не дотерпят.

— С ушкуйника сними. Ему без надобности.

Евдокия подошла к дядьке Прокопию:

— А мы сдюжили?

— Сдюжили с Божьей помощью. Тимошку Гурьева жаль, и Жирослав отошел, гребцов много порубили. Царствие им небесное.

«Что же братец не предупредил? Али это другие?»

К Евдокии подошел, густо краснея, Твердятич. Он протянул ей дырявый повой:

— Вот, сулицу вынул. Я тебе, Яковлевна, в Угличе новый справлю.

— Не надо, — улыбнулась Дуня, — я залатаю так, что и невидно будет.

— Ты б сразу сказала, кто твой любый, я б поперек дружка и не лез бы.

— О чем ты? — строго посмотрела на него Евдокия. — Показалось тебе, так?

— Так. Я тебе теперь жизнью обязан.

— И это тебе привиделось.

— В крестные отцы позовите, коли не побрезгуете.

— Позовем… позову. Помни, что обещал мне.

— Зря ты молчишь. Он рад будет.

Дуня ничего не ответила.

Ветер разорвал докучливый дым, синяя волжская вода звала плыть дальше.

Глава Х. Вот тебе и монастырь

В Угличе долго не задержались. Подул резкий северный ветер, стало холодать, будто и не было совсем недавно удушливых торопецких деньков. Никола спешил, ловил парусом ветер, покрикивал на гребцов: надо доплыть до Ярославля раньше, чем Волгу начнет сковывать лед. И не только опытный ржевский кормчий чуял скорое приближение зимы, река покрылась ладьями, стругами, ушкуями, кочами, лодочками. Теперь Волга напоминала суетливую городскую улицу, все торопились завершить дела, пользуясь щедростью короткой осени. В Ярославле Никола рассчитывал сбыть старые корабли и, наварив к плате Юрия, отправиться домой санным путем.

Нападения на реке уже не опасались, в такой толпе разве что совсем отчаянные головорезы решатся лезть на рожон. Углич — рубеж Ростовской земли. Дружинники, расправив плечи, дышали свободней, их носы чуяли дом. И только во время ночёвки Юрко усиливал караулы, да и ночевать старались прибиться к другим таким же перехожим кораблям. Толпой — оно спокойней.

В Мологе чернявый успел сбегать на торг и прикупить нещадно мерзнувшей в шерстяном платке Дуняше душегреечку на лисьем меху и валеночки. Евдокия, уже наученная витебской потехой, отпихивать новые подарки не стала, но попыталась потихонечку сунуть в походный мешок Юрия 40 кун (отсчитав их из своей калиты). За этим занятием и была поймана хозяином. Чернявый надулся и весь день с гордым обиженным видом ходил по палубе мимо, на пустом месте раздражаясь на дружинников. Вечером, когда Дуняша позвала всех откушать, он со словами: «Я сыт», отошел в сторону и уселся на трухлявое бревно. «И чего я такого-то сделала?» — недоумевала Евдокия.

— Иди, уваж, — протянул ей Прокопий берестяную мисочку. — Ждет ведь.

— Как дитё малое, — проворчала Дуняша, но, наполнив судок кашей, пошла уговаривать упрямца.

— Откушай, Юрашик, — заискивающим тоном попросила она, протягивая ему миску.

— Ладно уж, давай, — с видом большого одолжения взял кашу Юрий. — Только со мной посиди.

Дуня растерянно посмотрела на глазевших на них воев, вздохнула и уселась рядом. Юрий, довольный, заработал ложкой.

— Сама тоже ешь. Навалила, что и Ждан не осилит.

Так они и сидели в сторонке, под перешептывания и хихиканье дружинников. Было и неловко, и отчего-то уютно.

— Что ж твой землячок не объявился да о засаде не предупредил? — впервые после нападения спросил Юрко.

Дуня застыла с ложкой.

— Так может это не они? Да уж точно не они! Истомы там же не было.

— Да может и не они, — прищурился Юрий. — Это что ж, братец твой бедовый был?

— С чего ты взял? — испугалась Дуня тому, что чернявый видит ее насквозь.

— Я еще в Торопце приметил, то не простой для тебя человек. Сразу про него не сказала, терпела долго да волновалась. Кабы не знал, что девкой до меня была, так решил бы — полюбовник, а так — братец. Чего хотел?

— Ничего, помочь, — пролепетала Евдокия.

— Как выйдет еще раз к тебе помощничек, прочь от него беги. Беса он в себя впустил, от таких беды жди.

Дуня сжалась от страшных слов.

— Он не таков. Каждый ошибиться может да дорогой раскаянья к спасению прийти.

— А ты уверена, что он этой дорогой идет? — перед Евдокией сидел серьезный и очень уставший Юрий, сейчас он казался на много старше своих лет. — Дуняшь, братец вас с бабкой на голодную смерть бросил, уж раз предал. Откажись от него.

— Так мал еще был, не понимал, что творит. Он один у меня родной человек остался, больше никого нет. Как же отказаться?

— У тебя я есть. Так и довольно. А тать этот нам на погибель послан.

— Нет у меня тебя! — разозлилась Евдокия. — У тебя боярышня твоя есть да родня ее знатная. А я сама по себе. И подарки мне дорогие больше не дари, ни к чему это.

Она вскочила, но Юрий удержал ее за рукав.