Колдовской пояс Всеслава

— Мы хорошо заплатим, нам всего-то два струга. Не можешь пустить до Ярославля, воевода почтенный, так хоть до Углича.

— Поглядим, — промурлыкал себе под нос ржевский боярин.

— Так у меня послание от вашего светлого князя Давыда Мстиславича к князю моему Константину Всеволодовичу. Срочное, очень срочное, — Юрий старался говорить спокойно, но напористо.

— Кабы срочное, так лодьи быстроходные князь велел бы вам дать, а так…

— Так я и от лодий не откажусь, — перебил чернявый.

— Да вы-то ростовские ни от чего не отказываетесь. Коль в руки к вам попадет, так не вырвешь.

— Ну, людей нам в охрану дай, коли опасаешься, что назад не вернем. Хорошие вои уж завсегда отобрать у нас кораблики сумеют.

— Водицы испить дайте, а то так в баньку охота, что жить негде.

— Да нет, банька нам не нужна, нам два струга, — Юрий проглотил шутку.

— Ладно бери. Но воев не дам.

— Доверяешь?

— Я ведь и передумать могу, — воевода привстал, упираясь широкой ладонью в стол.

— Правильно делаешь, воевода-батюшка, нам доверять можно, все вернем, — поспешил успокоить Юрий.

— Иди уже, сынок, — скривился ржевский боярин. — Эй, струги ему Николины подайте, — крикнул он куда-то за дверь. — Никола — корабел суровый, свое вырвать сумеет. До Твери вас доведет, а дальше сами.

— И на том спасибо, — ростовский кметь почтенно поклонился.

— Мы на этих лоханях плыть будем? — Горыня, скрестив руки на груди, придирчиво разглядывал почерневшие доски пузатых стругов. — К водяному как-то неохота.

— Не хочешь плыть, следом за нами бережком беги, — небольшого росточка, но кряжистый, с широким загорелым до черноты лицом, кормчий и хозяин стругов Никола, насупившись, затягивал веревки, закрепляя сходни.

— Грузитесь живей! — Юрию было все равно на чем, лишь бы плыть. — Доплачу, коли быстро до Твери домчите. Поспешать нам надо.

— Если твои подменять нас на веслах будут, так быстрей поплывем. Видишь, ветер в лицо, — корабел поднял над головой указательный палец, — грести тяжелей придется.

— Я те не смерд, веслом махать, — Твердятич горделиво положил ладонь на рукоять меча, рисуясь перед стоявшей в сторонке Евдокией. — Волга быстрая — сама понесет.

— Сядем на весла, коли надо, и сам в очеред грести стану, — Юрий обвел свою дружину суровым взглядом.

Все, включая и Горыню, согласно закивали. Началась спешная погрузка.

Коням, перед тем как завести на шаткие сходни, завязали глаза, но настороженные животные все равно чуяли недоброе, тревожно ржали и нервно взбрыкивали. Вои изрядно запыхались, провожая их в специально сколоченные посреди палубы загоны.

Евдокии тоже было боязно подниматься на плавно качающийся на легких речных волнах струг, она нерешительно мялась, пропуская мужчин вперед.

— Не робей, Евдокия Яковлевна, — Твердятич схватил ее за руку и, смеясь, потащил на сходни.

— Я сама, не надо! — стала вырываться Дуня, доски заходили, — Ой!

— Я же только помочь, чего ты испугалась? — успел обхватить ее за плечи Горыня.

— Не надо мне, — Евдокия, поднырнув под его рукой, забежала на струг.

— Все не надо ей, и не надо, — пробурчал парень. — А чего надо-то?

— Да уж не тебя, — крякнул Ждан.

— Ты-то не лезь, — огрызнулся Горыня.

— Я и не лезу, — добродушно улыбнулся здоровяк.

Корабли отчалили от небольшой ржевской пристани, Волга мягко понесла их на встречу встающему солнышку.

Двигались струги, не смотря на течение, крайне медленно, мешал и усилившийся встречный ветер, и щедро разбросанные по обмелевшему за лето руслу мели. Ржевские и ростовские мужички, то набожно крестясь, то грязно ругаясь, дружно упирались баграми и веслами, выталкивая в очередной раз застрявший корабль.

Евдокии выделили уголок в небольшой дощатой куще. Но в четырех стенах Дуняше не сиделось, она примостилась у щеглы[62]. Отсюда можно было разглядывать и поросшие лесом берега, и ровными волнами разбегающуюся от носа корабля волжскую воду, и снующего туда-сюда Юрия. С той страшной ночи между ними вроде бы ничего не изменилось. Он по-прежнему на людях почти не обращал на нее внимания, занятый своими заботами, не подходил, не оборачивал головы. Но теперь Евдокию это не огорчало, она знала, он думает о ней, он примечает ее краем глаза, спиной, кожей чувствует присутствие. Между ними опять протянулась незримая нить, та, что связала их в топких полоцких болотах. Ей было и холодно, и тепло, и грустно, и радостно. Главное, он пока где-то рядом, а дальше? А нет пока дальше.

Но на следующий день благостное настроение закончилось, Евдокию начало нещадно мутить. Ни подслащенная медом вода, ни заваренные дядькой Прокопием травы не помогали. Дуня видела обеспокоенное лицо Юрия, ей было стыдно перед мужчинами, но ничего поделать с собой она не могла. Одно радовало: выворачивало кишки не только у нее, но и у тщедушного Вячко. Пугать волжскую воду они бегали по очереди. С трудом оба дождались вечера, когда струги причалили к песчаной косе.