Колдовской пояс Всеслава

Весь обряд венчания жених с невестой стояли надутые и злые, даже украдкой не глядя друг на друга. Дуня обижалась, что Юрий вчера не сказал про венчание, за то, что морочил ей голову: «Ну, почему нельзя было сказать — пойди за меня замуж, завтра повенчаемся. Все женихи так делают, и только мой душу рвет!» Злость клокотала внутри, но когда священник соединил их десные руки, и она почувствовала мужскую горячую и вспотевшую ладонь, Дуняша поняла — он тоже волнуется, и для него это очень важный шаг. Страсти сразу утихли. Нет, она, конечно, злилась на него самую малость, но огромное безбрежное счастье уже заполняло церковные своды, вырывалось сквозь открытую дверь на морозный воздух. Оно кричало: «Она не одна! У неё семья!»

Молодые вышли из церкви. Юрий так же для вида хмурился, но глаза смеялись.

— К дружине ступайте. Пусть там для пира чего сообразят, — напутствовал он дружков. — Много хмельного не выставляйте, завтра поутру выезжать. А мы в монастырь к чудотворной иконе приложиться сходим.

Молодые остались одни.

— Чего ж ты вчера не сказал, что венчаться станем? — надула губки Евдокия.

— А того… Все ждал, когда в тебе совесть проснется. Думал, кинешься мне на шею, да скажешь, мол, лада моя, Юрашик, так люблю тебя, что и во грехе с тобой жить готова, лишь бы рядом, забирай меня в Ростов. А я бы тогда сказал, да уж с отцом Фотием все оговорено, венчаться завтра станем. Да расцеловались бы. Так нет же! — Юрий возмущенно махнул рукой. — Дочка дьяка только в монастырь! Да что там от любимого, от дитя родного отречься готова, лишь бы в грех не впасть, праведница! Чтоб я еще когда с дочкой дьяка связался — да никогда!

— Вот и хорошо, — улыбнулась Дуняша, — дочек дьяков, боярышень там всяких нам не надобно, у тебя жена теперь есть.

— Ишь ты, как она заговорила, нешто не слышала — жена да убоится мужа своего?

— Слышала, Юрашик, — опять беспечно улыбнулась молодуха, — убоится мужа, так убоится супружника, что за душу его испугается, да коли увидит, что он к какой боярышне захаживает, так коромыслом сразу его сердечного полечит из страха Божьего, чтоб ему неповадно было.

— Ой, коза! — приобнял ее Юрий. — По улице бредем, а то б зацеловал ревнивицу.

Они шли рядышком, и так спокойно и тепло было подле его сильного плеча.

— С чего ты венчаться-то надумал? — не удержалась и совсем серьезно спросила Евдокия.

— Обет дал в Торопце, коли вырвемся — венчанной женой тебя сделаю. «Выходит, этот князь недобрый мне помог».

— Ну, вот и обитель — мужской Спасо-Преображенский монастырь, — указал Юрий на крепкие стены.

— А женский где ж?

— В Суздали, — подмигнул ей Юрий — В Ярославле пока нет.

Глава XI. Одна

— Беги в лес! — внезапно заорал Юрий, сунул ей что-то в руку и толкнул с дороги. — Беги! Беги! — летело в спину.

И Дуня побежала, полетела на пролом, врубаясь в промерзший подлесок, закрывая лицо от мелькающих веток. Откуда-то сзади уже доносился шум битвы. Там гибнет муж, сердце рвется назад к нему, но нельзя, он велел бежать, нужно спасать их дитя и это, она посмотрела в зажатую ладонь — пояс для князя. Сбоку раздался хруст, Евдокия, не оглядываясь, метнулась в другую сторону. Снег крупными хлопьями падал на голову и плечи — это божий подарок, он укроет следы беглянки, надо только оторваться, надо не подвести любимого. И она бежала, и бежала, не разбирая дороги…

А ведь ни что не предвещало беды. Они выехали из Ярославля поутру. Юрий напрасно просил воев в сопровождение, ярославские подняли его на смех, мол, что боишься, телегу старую выкрадут, тати в окрестности давно не появлялись, дорога спокойная. Ростовский кметь не мог выложить правду насмешникам и ушел ни с чем.

День был пасмурным и наводил сонливость, легкий снежок грозил перейти в густую метель, звенящая тишина давила на уши. Вои маялись от свадебного похмелья. Прокопий беспрестанно сетовал на снегопад, ворчал, что не поменяли у телеги колеса на полозья. Юрий приучал к себе молодую кобылу, норовившую взбрыкнуть.

— Строптивая, как ты, — подмигнул он Евдокии, взгляд его скользнул куда-то мимо ее плеча… И тут он резко спешился, рывком стащил Дуню с телеги и заорал: «Беги!»

Что он увидел? Как почувствовал? Все теперь неважно. Она одна в глухом лесу, а он умирает. От этой мысли хотелось выть в голос.

Наконец она остановилась, задыхаясь, прислонилась к шершавой ели, прислушалась. Погони не было, только снег и тишина. Дуня дала волю слезам. «Господи, сделай, чтобы он остался жив. Сделай, чтобы он остался жив!» «Иди, — шепнул ей голос Юрия, — в Рос

Юрия, — в Ростов иди».

— В какой стороне Ростов? — сказала она сама себе, вытирая мокрые щеки. Ехали они на полудень, слегка забирая на закат[68], а рванула она на восход, но, чтобы уйти от погони, все время меняла направление. Куда же теперь? Мох на стволах позволил определить север-юг. «На полудень пойду, пока не стемнеет, а как расцветет, в десную строну сильней заворачивать стану».