В 1701 г. расследовали дело о стольнике Никите Борисовиче Пушкине, который «покупал шпанских мух» и «те мухи сушил и тер, и клал в питье и в еству, и хотел государя окормить». И в том же 1701 г. крепостной Илья Ярмасов донес на своего помещика, «что князь Игнатей Волконский у людей Алимпия Срезнева у пяти человек, которых он убил с стрельцами, выняв ис хлебной ямы, высек топором сердца, и хотя неведомо с какими травами составливать водку, и тое водкою хотел портить государя за то, что у него, князя Игнатия, за измену ево велено отписать дворы и животы и поместья и вотчины»[367]
.В 1708 г. в Преображенском приказе дознавались о заволоцком воеводе Петре Михайловиче Челищеве, на которого донесли его крепостные, что он имел тетрадь с заговором для ружья, где помечено было также: «буде кто похочет достать царских волос, и как станет бить челом государю, и он, государь, милостив будет»[368]
. Расследование об этом умысле на царя было тщательным и продолжительным.Петр Алексеевич, как известно, совершал в первые годы правления невероятные для русского царя деяния. В 1697–1698 гг. он отправился в вояж по европейским странам, а в 1716–1717 гг. повторил его. Так далеко от своей земли ни один из русских правителей не уезжал. Любое преодоление границ своей ойкумены – дома, города, страны – это риск попасть во власть чуждых эгрегоров, подвергнуть себя духовной опасности и стать мишенью для чародеев. При возвращении «из-за моря» царя сразу заподозрили в заболевании, подхваченном в дальних странствиях. Он был «очарован», а потому немедленно начал странные реформы и дикие преобразования. Будучи прежде «русским Ангелом» и хранителем страны, Петр предстал «Антихристом, противником Христа», противником традиций и устоев, которые веками берегли его народ. Как писал М. Д. Чулков в своей «Абевеге русских суеверий» (1786 г.): «Раскольники утверждают, что Антихрист воцарился уже мысленно, в то самое время, как началось в Москве исправление книжное, и будто бы Москва есть Вавилон и Антихристова царства престол, и время уже настало второго пришествия Христова, для чего некоторые, зажигая свечу, молятся ночью всегда до пения петухов, ожидая страшного суда; а тогда уже спать ложатся»[369]
.К эпохе Петра относится апогей не только светских государственных, но и церковных реформ. Со времен соборов середины XVII в. выделяют неуклонное движение в сторону русского издания «цезарепапизма», когда глава государства фактически был и религиозным лидером. Все это накладывалось на церковный раскол и светские реформы. Их итогом было то, что после 1700 г. перестали выбирать патриарха, а в 1721 г. его заместил Синод. С одной стороны, следствием была особая осторожность в признании фактов веры, например чудес, а с другой стороны, особое внимание к явлениям, нарушающим естественный порядок, например к гаданию.
Сам царь весьма интересовался границами познаваемого, в том числе мира потустороннего. В Сибирском приказе сохранилось дело о донском казаке Емельяне Щадрине, который в 1718 г. заявил, что «знает способ, как победить врагов – пустить под них воду, а сверху туман». Для этого ему требовался камень, который можно найти в вороне, вскармливающем птенцов. Царю доложили об умельце, и он приказал провести эксперимент, на котором сам присутствовал. Ничего не получилось. Казак потом уверял, что «в той науке отвращения от бога не имел и ноне не имеет, и колдовства в той науке и призывания нечистых духов нет». За это его били кнутом и сослали на каторгу на 10 лет[370]
.Близкие трону вельможи относились с полным доверием к ситуациям с колдовством. В 1714 г. В. Н. Татищев оказался в ставке фельдмаршала Б. П. Шереметева в Лубнах и стал свидетелем приготовлений к сожжению ведьмы. Под пыткой та призналась в черном искусстве, что могла оборачиваться дымом или сорокой. Шереметев считал, что все корректно, но Татищев почему-то убедил его в подлоге, и колдунью помиловали. Сам историк позднее в ходе своего бракоразводного процесса мотивировал его колдовскими увлечениями супруги. Он утверждал, что будущая жена Анна Васильевна приворожила («очаровала») его с помощью знакомых ведьм («некоторых чародеях или ворожеях»).
Обратной стороной церковной неопределенности было желание царя и правительства усмирить разгул мистических фантазий, способных повлиять на политику. В условиях постоянной войны это было действительно актуально. Борьба с колдовством превратилась в борьбу с народными предрассудками, неуправляемыми, нерегламентированными, мешающими и отвлекающими от государственных дел.