За ними тогда следили все. В России, сотрясаемой беспорядками, особенно. Многочисленные знамения предвещали беды. За времена Смуты в Москве могли наблюдать шесть полных и частичных солнечных затмений, а также два лунных. 17 октября 1607 г. над страной, достигнув перигелия, пронеслась комета Галлея. Сохранился ряд колдовских дел, когда злодеи портили людей посредством икоты. 14 и 16 июля 1606 г. царь Василий писал в Пермь князю Семену Вяземскому о расследовании такого ведьмовства[294]
. Социально-политические потрясения вызвали настоящий бум волхвования, гаданий и предсказаний. Страну наводнили зарубежные книжицы соответствующего содержания с замысловатыми инструкциями. С новыми осуждениями подобных практик вынужден был обратиться патриарх Гермоген. Что-то, конечно, предвещало свет в конце тоннеля, но разглядеть его было тяжело. Случались благовестные чудеса, подобно чуду «самовозженной свечи». Царь Василий определенно старался компенсировать зло благочестивыми акциями, но не про него это было. Впрочем, когда в октябре 1612 г. польский король выступил из Смоленска в Москву, чтоб окончательно захватить Россию, воротная решетка рухнула перед ним, знаменовав тщетность усилий и конец безвременья. Великую страну ждало возрождение.Божья благодать предполагает гармонию, мир и благоденствие, единство и добро. Любое нарушение социальных устоев, а тем более покушение на верховного правителя, как личное, так и опосредованное – дьявольское наущение. Противодействовать ему следует всеми доступными силами. Прежде всего – церковными таинствами, но также физическими казнями сатанинских приспешников. Иван Грозный понимал именно так. Его преемники были лишь чуть более гибкими. Духовная сфера не только устанавливала правила личной жизни человека Средневековья, но и определяла социально-политический быт всего общества.
В утвердившейся версии Смуты почти нет отсылки к дьявольским искусам. Все разъясняется через полемический формализм, а не веру современников. В «Новом летописце» вскользь: перед нами Юшка, обученный грамоте, которая «ему дася не от Бога, но диаволу сосуд учинися и бысть зело грамоте горазд»; он постригся в монахи и стал таким умником, что даже жил у патриарха в кремлевском Чудовом монастыре, где «многих людей вопрошаше о убиении царевича Дмитрея и проведаше накрепко»; наконец подметили его высокомудрствование; ростовский митрополит Иона сказал царю: «сий чернец самому сатане сосуд есть»; Борис приказал сослать его на Соловки «под крепкое начало», но тот бежал и превратил себя в Лжедмитрия[295]
. А бесы ни при чем?Концепция о демоническом Расстриге, оформленная в 1604–1605 гг., вскоре после 1606 г. стала общим местом. Ее успели усвоить иностранцы, проживавшие тогда в Москве, но затем она превратилась в выхолощенный штамп, который никак не влиял на появление многих других лжедмитриев и самозванцев. Про чернокнижника, извлекшего чужого духа бесовским мудрствованием, продолжили писать чиновники-бюрократы, но уже, кажется, без веры в его реальность. Судьба Шуйского вообще не была надлежащим образом отрефлексирована. Он играл, отрекаясь и признаваясь, но как бы искупил вины смертью. Польский король, кажется, вообще вне контекста. Иноземные челюсти с аппетитом лязгали над страной, но не дотянулись. Стоит понимать, что это демоны готовились к победе, а Господь позволил перезапустить Россию. Люди собрались и выгнали бесовство с нехристями общим делом, общей молитвой. Славные деды отменили Апокалипсис. В 1613 г. благодать и покаяние даровали нового царя. Первое время думали, что надолго.
4. Время колдунов
XVII в
Первого из династии Романовых Михаила Федоровича (1596–1645) венчали на царство 11 июля 1613 г. Народ присягал новому монарху. Текст первоначальной подкрестной записи не сохранился, но есть датированный 1627 годом: «Яз, имярек, целую крест Господень государю своему царю и великому князю Михаилу Федоровичу всея Руси, и его царице и великой княгине Евдокеи Лукьяновне и их царским детем, которых им государем впредь бог даст, на том: служить мне ему государю своему, и прямити и добра хотети во всем в правду, безо всякие хитрости, и ево государева здоровья мне во всем оберегати, и никакого лиха ему государю не мыслити… ни на какие прелести не прелститца, и ни в чем мне ему государю своему не изменити никоторыми дели и никоторою хитростью…»
Это, можно сказать, общая основа – для всех. Но у этой клятвы имелись варианты прибавлений («приписи»), предназначенные для соответствующих служб. Так, для казначеев важно было поручиться за безопасность платья и прочих одежд: «ни в чем лиха никакова не учинити, и зелья и коренья лихово в платье и в иных ни в каких ево государевых чинех не положити, и иному никому мимо себя лихово зелья и коренья ни во что положити не велети».