Колдуны и министры

– Понимаю, – сказал Шаваш, – продолжая глупо хихикать. – Я разыскивал Киссура по приказу Нана, чтобы освободить и представить государю. В лагере мне сказали, что заключенный умер… А ему, стало быть, сказали, что я был прислан убить его… – и Шаваш вновь закашлялся от смеха.

– Что за вздор! Зачем было начальнику лагеря врать?

– Не начальнику, – пояснил Шаваш, – а его жене, госпоже Архизе. Той самой, что в совете Ханалая…

Идари побледнела:

– А ей зачем было врать?

– Действительно, – сказал Шаваш, – зачем? Киссур был обычным заключенным. Потом его увидела госпожа Архиза. Тут же его отрядили писарем, а через неделю освободили и поселили, как домашнюю собачку, в главном доме… У госпожи Архизы была такая привычка, – выбирать из заключенных одного, покрасивей и покрепче, и селить на два-три месяца в своем доме…

Идари побледнела, и в голове ее мелькнула мысль, что ревность – порок, недостойный добродетельной супруги. Мелькнула и пропала.

– Вы лжец! – сказала она, – я вам не верю.

– Разве можно мне верить? – усмехнулся Шаваш, – Киссур ест с серебра, спит в шелку, а я – только что не опух от голода. У Киссура ноги по колено в золоте, руки по локоть в крови, – а я прошу милостыню. Что вы, госпожа? Кому как не ему верить?

– Вы уехали в Харайн, – сказала Идари, – чтобы не жениться на дочери государственного преступника! А Киссуру было все равно!

Шаваш помолчал.

– Да, – сказал он, – я везде говорил, что мне нехорошо жениться на дочери государственного преступника; я подал доклад о прощении храма Шакуника, а когда за этот доклад меня вычли из списка ближайших пожалований, я уехал в Харайн, явился в исправительные поселения, и забрал оттуда, на свой страх и риск, вашего отца. А теперь скажите мне: просили ли вы всесильного министра о своем отце, и что он вам ответил?

Идари вспомнила, что Киссур ответил, чтобы женщина больше не упоминала об этом, и сказала:

– Ложь! Почему вы уехали в Харайн на три месяца? Почему же вы сразу не вернулись?

– Потому что я нашел способ оправдать храм Шакуника в глазах государя, и этим мы и занимались с вашим отцом.

– И где же теперь мой отец?

– Он мертв.

– Кто же его убил?

– Его убил, нечаянно, впрочем, – ответил Шаваш, – разбойник по имени Киссур Белый Кречет.

Идари перегнулась и схватила колокольчик для слуг, но Шаваш вцепился в ее руку.

– Я, – невозмутимо продолжал он, – описал все происшедшее и послал отчет господину Нану. Я рассказал в этом отчете, как я привез отца Адуша в усадьбу Белоснежного Округа, отдохнуть и отъесться. По несчастной случайности, я встретился в Белоснежном Округе с яшмовым араваном, нынешним пророком бунтовщиков. Как вы знаете, в это самое время был отдан приказ об его аресте, и вместо пророка арестовали настоящего Арфарру… Киссур бросился разыскивать своего наставника, перепутал следы и явился в Фарфоровый Посад. Так получилось, что он убил стражников и сжег усадьбу дотла, и я уцелел только потому, что в эту ночь уехал из усадьбы. Все это описано в отчете на синей бумаге с красной полосой, отправленном в третий день седьмого месяца, и помеченном номером 82/743. Я думаю, он так и лежит среди остальных отчетов, посланных первому министру, и вам будет легко найти его, так как я слышал, что вы проводите в кабинетах больше времени, чем сам министр, и половину дел за него делаете вы, а другую половину – Арфарра.

Идари положила Шаваша в ларь и пошла в крыло для кабинетов и картотек. Там она нашла отчет за номером, названным Шавашем, и в этом отчете было написано в точности то, что Шаваш сказал.

На обратном пути, переходя через двор, Идари поскользнулась у лошадиной кормушки, и упала животом через край кормушки; ее отнесли в комнаты, и тут же стало ясно, что ребеночек ее весь вышел.

Вечером Киссур прибежал к ней и стал спрашивать, нет ли какого средства. Идари ответила:

– Я съела слишком много кролика с капустой. Если бы я этого кролика не ела, наверное, все обошлось бы.

Киссур сказал, что прогонит стряпуху, но Идари ответила, что она уже сделала это, и что стряпуха принесла им обоим много плохого, но ничего хорошего не получила для себя.

Этой ночью Идари, конечно, не пустила Киссура к себе.

* * *

Ночью Идари вынула Шаваша из ларя в соседней комнате и велела ему помочь ей выбраться из города. Она сказала, что ничего не берет с собой, кроме платья на своем теле.

Шаваш вдруг сжал голову и сказал:

– Госпожа! Простите меня, – я солгал в этом отчете.

Идари помолчала и ответила:

– Я видела твои отчеты: нет ни одного отчета Нану, в котором бы ты солгал, и нет ни одного другого отчета, в котором бы ты сказал правду. Нет на свете ничего такого, что бы заставило тебя солгать Нану.

Тогда Шаваш попросил у нее ключи от своего бывшего флигеля. Он сказал:

– В этом флигеле есть несколько вещей, которые я хотел бы взять, и на которые, как я полагаю, я имею право.

Идари засмеялась и сказала:

– Я была права. Золото тебе дороже жизни. Я не дам тебе ключей.

Шаваш спросил, что она хочет делать, уйдя из города. Идари не стала ему отвечать. Шаваш сказал:

– Мое положение не такое плохое, как ты думаешь, и у меня есть лавочка в Чахаре.