Колье Барбары

Ганна сама не ожидала, что эта прелестная ночная прогулка закончится постелью. Девушка прикурила папиросу и опять посмотрела за окно. По мосту без конца сновали мотоциклы с колясками, выезжали и заезжали грузовики с солдатами, груженные какими-то ящиками конные повозки. Часовые в черных касках с автоматами на груди стояли подобно каменным изваяниям по обе стороны въездных ворот на самом солнцепёке. Над их головами, прямо под окном, в который смотрела Ганна, обвисли на полном безветрии фашистские штандарты и напоминали выброшенные за окно для просушки пёстрые простыни. Приоткрыв окно и выбросив папиросу, девушка повернулась и прошла за деревянную, обтянутую зелёным шёлком ширму, где стоял туалетный столик с кувшином тёплой воды для умывания, видимо, принесённой адъютантом штурмбанфюрера, пока она ещё спала. Умывшись, Ганна сбросила на пол простыню и, встав в стоявший тут же большой жестяной таз, быстро и, насколько это было возможно в таких условиях, тщательно ополоснула все тело. Взяв со стула большое чистое полотенце, девушка накинула его прямо на мокрое тело и подошла к кровати. Штурмбанфюрер СС Густав Гюнтер громко засопел, просыпаясь, медленно приоткрыл заплывшие после вчерашней попойки глаза и с видимым усилием сосредоточил мутный взгляд на девушке.

— Милая, княжна! — воскликнул он, внезапно подскочив на постели, как ужаленный, — прошу простить меня, простого неотёсанного солдата за столь непочтительное поведение. — Только произнеся этот длинный и трудный в его состоянии монолог, офицер заметил, наконец, что в довершение всего ещё и стоит перед княжной в чем мать родила. Мгновенно покрывшись пунцовыми пятнами стыда, он резко опустил руки, прикрывая свой срам, и заметался по комнате в поисках своей одежды, мелькая рыхлыми и белыми, как молоко, ягодицами, покрытыми редким рыжим пушком.

— Какая мерзость, — глядя на него, подумала Ганна и с отвращением отвернулась к окну. С каким наслаждением она бы сейчас выхватила из кобуры, валявшейся на ковре вместе с ремнём, парабеллум и влепила этому рыжему недоумку пулю промеж глаз. Её аж затрясло от просто непреодолимого желания взять в руки пистолет. Но вместо этого она усилием воли заставила себя обворожительно улыбнуться, подойти к нему и, крепко поцеловав, снова опрокинуть на кровать…

Деликатный стук в дверь заставил Ганну быстро перекатиться на другую сторону кровати и, соблюдая приличия, до подбородка закрыться одеялом.

— Ну кто там ещё! — раздражённо воскликнул полковник, вскакивая с кровати и прыгая на одной ноге, торопливо натягивая брюки. — А, это ты, Иоганн, — полковник облегчённо вздохнул, когда из-за двери показалась стриженая голова его адъютанта, и сел обратно на кровать, — что случилось? Я, кажется, просил меня сегодня не беспокоить!

— Вчера такого приказа не было, — невозмутимо солгал лейтенант, вероятно, уверенный, что после вчерашней попойки его шеф вообще мало что помнит. Однако Ганна своими ушами прекрасно слышала, как штурмбанфюрер заплетающимся языком приказывал адъютанту:

— Завтра, Иоганн, приказываю меня не беспокоить. Что бы не случилось. Даже если партизаны взорвут весь этот паршивый городишко. Ты понял меня?

Но на счастье лейтенанта штурмбанфюрер действительно ничего не помнил, а потому этот юнец чувствовал себя совершенно спокойно:

— Прибыл шарфюрер Рольф. Просит вас спуститься к нему. Что ему передать?

— Наконец-то! — воскликнул Гюнтер. — Передай, что я сейчас спущусь. Сию минуту. Проводи пока его ко мне в кабинет. Иди.

— Тысяча извинений, княжна! — воскликнул полковник, едва за лейтенантом закрылась дверь. — Прибыл Рольф, — повторил он как попугай только что услышанную новость, — вашу руку, Ганна, — быстро наклонившись и прикоснувшись губами к запястью девушки, добавил:

— Я буду ждать вас у себя в кабинете через, — мимолётно глянул он на часы, — час. Как раз познакомлю вас с Рольфом. Вы успеете привести себя в порядок?