Колесница Эос

"Здесь, должно быть, эпилог," – решил он, подбираясь к шестисотлетнему дубу, углядев в необхватном стволе огромное дупло. Добрался. Она встала на его плечи, раскачиваясь и смеясь: весь дуб в вензелях!⁸¹ – "дэ плюс вэ равно". Взбирайся по вензелям! Не удержался поднял голову и посмотрел. В горле пересохло, на нос капнуло. Облизнулся. "Все будто на своих местах. Бредовое положение вещей, – подумал он, – надо бредово на это взглянуть".⁸² И полез вслед за ней.

Она дрожала, промокшая насквозь. Огненные волосы потемнели от воды, ручейки вольно текли по ее телу, сверкали на белоснежной коже. Он повесил фонарь над головой, уподобив Луне. Едва коснулся ее лица, чтобы прикрыть веки – не смотри! – снял с себя платье и использовал его вместо полотенца: старательно растирая ее насухо, хмурил брови от важности дела. Она все-таки подсмотрела одним глазком, так чтобы он не заметил. Он заметил. После отстранился и встал в позу, оценивая работу. Хорошо, лучезарная. Довольно цокнул и одел полотенце.

Достал из кармана початую бутылку красного и хлеб, оказавшийся черствым. Славный же пир мы начнем! Есть и хлеб, и вино, многоумной беседой можем развлечь… она цыкнула и нырнула под платье – так теплее. Они согревались вином, отправляли кусочки черствого хлеба друг другу в рот и наблюдали: там, внизу, копошились тени, устраивали языческие пляски, водили хороводы вокруг усталого путника, несущего весла на далекую гору. Оттуда им будет новый путь проложен, и весла, погрузив в пучину, он челн свой крепкий к новым берегам отправит⁸³. Она печально покачивала головой в знак того, что выйдет одно скоморошество с блинами и музыкой⁸⁴. Он прижимал ее крепче.

Фонарь качнулся, тени выглянули: дождь кончился. Ни капли. Он хотел было ободрить ее, но она уже крепко спала, чему-то во сне улыбаясь. Нахмурился, не зная как быть. После осторожно снял с себя платье и закутал ее, словно ребенка. Взял на руки и осторожно спустился на землю, едва не грохнувшись головой вниз. Паллада светила из дупла, подмигивая светом на прощанье.

Вот дар, за что он мне? Он нес ее и, чтобы ей крепче спалось, тихо насвистывал сурка⁸⁵.

В темноте не было видно, куда идти. Но ноги несли сами, будто зная дорогу. Знали. Запнулись в темноте о знакомый порог. Вот стол – уже покрытый столетней пылью, вот диван, вот книжка про безглавых королей. Полярные совы уселись на прежнее место – на шкаф, под самый потолок, и довольно угукнули. Он пригрозил им кулаком. Уложил спящую на диван. Хотел было достать из кармана свечу, но хлопнув себя по бедру, вспомнил, что обнажен. Тут не до фокусов.

Вот – дар. Посмотри на нее! Потянул в темноте руку к спящей. Едва не коснулся. Тепло на самых кончиках пальцев. Едва-едва. Укутанная, спала как ребенок: безмятежно, но с какой-то своей потаенной думой. Какие горизонты в снах твоих, какие дали? Ножка выбилась из-под мешковатого платья. По белоснежной коже стелился туман. Он закусил губу, задумавшись. Придумать звездную динаму⁸⁶: такую, чтоб – возьмись за рукоять – и солнце встало. Напомни лучезарной, что пора туман с полей согнать и первыми лучами согреть те земли стылые, что во мрак погружены и о тепле забыли⁸⁷. Эос! О твоем тепле! Я что-нибудь придумаю, солнышко.

Залез в кладовую и зашуршал в темноте. Что-то грохнуло и затихло. Снова зашуршало. Через время, кряхтя под тяжестью, вышел с огромными ветрилами. Скрылся в темноте. Снова что-то грохнуло и затихло. Он вошел, держась за бок, неслышно чертыхаясь. Взял инструмент и снова ушел. Через время закатил огромный каменный круг. После – второй. Сделав жернова, ушел в кладовую. Пошатываясь, вытащил причудливый механизм и приладил его к камину. Навалился на громоздкую рукоять механизма, приводя его в движение. Жернова завертелись, в камине вспыхнул огонь. Тени затанцевали от удовольствия. В согласии друг с другом – тихо, чтобы не разбудить прежде времени – достали шапокляк и принялись заваривать цветочный чай. Становилось теплее. Туман за окном начал рассеиваться. Капли пота гроздьями падали с его лба, вены на руках вздулись от напряжения. Закрыв глаза, будто силясь о чем-то то ли забыть, то вспомнить, – он продолжал крутить. Наконец забрезжил рассвет. Луч осветил его лицо, он открыл глаза, взглянул на свет и устало выдохнул.

Ее ударило по носу. Она приоткрыла глаза: из рукава платья, в которое была укутана, торчало длинное белое ухо. Вот опять! – снова по носу. Высунулась кроличья голова. Глаза захлопали от удивления. Кролик высунулся весь, чихнул, извинительно хлопнул ушами и умчался. В окно вежливо постучали. Она вскочила: за окном стояла белорожденная, на кончике ее уха сидела бабочка, расправив большие лазоревые крылья в стороны⁸⁸. Лошадь еще мгновенье постояла и, тряхнув гривой, вернулась к своим – таким же белорожденным, резвящимся на лугу. Взвизгнув от радости, Лучезарная выбежала вслед за кроликом, на бегу надевая платье. Из рукавов сыпались лепестки и, падая на землю, тут же всходили цветами.

Он продолжал крутить свой причудливый механизм. Солнце поднималось. Она бежала по цветущему лугу.