Колесница времени

Геннадий Савин стоял в стороне и наблюдал за ремонтными работами — к ночи коммунальщики обязались управиться с ремонтом трубы. А улицу Пятницкую придется приводить в порядок заново.

Взгляд Геннадия Савина скользил по крышам ярких особняков Пятницкой. Вон тот дом на углу переулка напротив голубой церкви ему знаком.

Вон то окно в элегантной мансарде…

Да, то окно — и на фоне окна тонкий юношеский профиль. Светлые волосы, как всегда, в хаосе стильной стрижки, и глаза — яркие, синие-синие.

Парня звали Васенька…

Васенька Саянов…

Геннадий Савин внезапно словно по-иному увидел и эту улицу Пятницкую, и эту мансарду под крышей, где располагалась очень дорогая квартира-студия.

А потом он вспомнил… нет, снова увидел Васю Саянова рядом со своей женой Женей.

Один профиль на фоне другого, будто на драгоценной древней камее.

Вася Саянов рядом с его женой…

Геннадий Савин ощутил в груди в области сердца почти физическую боль. И какую-то дрожь, смесь отвращения и нежности.

Экскаватор словно доисторическое чудовище вгрызался стальными клыками в асфальт, выбрасывая на-гора́ кучи щебенки и грязи. Горячую воду из прорванной трубы наконец перекрыли.

Рабочие в спецовках и оранжевых касках полезли, как муравьи, в вырытую яму заделывать течь.

После Пятницкой Геннадий заехал еще на Новый Арбат — там гулял студеный ноябрьский ветер. Ослепляла реклама.

Когда он вернулся в департамент благочиния, располагавшийся на Тверской, его внимание сразу привлек шум, доносившийся с улицы.

У памятника Юрию Долгорукому кипела буза.

Толпа журналистов и ОМОН окружали маленькую группку молодежи под флагом цветов радуги. Протестующие только-только развернули радужное полотнище и что-то начали выкрикивать, как ОМОН попер на них клином, рассекая и рассеивая. И тут же цепко вылавливая — всех, всех без исключения, чтобы ни один не ушел, не просочился! Сразу же появилось множество автозаков. ОМОН — судя по обтерханному, засаленному виду формы, не столичный, а прикомандированный, пригнанный на праздники откуда-то из провинции — начал загружать «короба». Протестующие упирались, некоторые ложились на асфальт, отказываясь идти в автозак, их тащили и бросали, как дрова.

— Гей-пикет несанкционированный! Безобразие! Это пропаганда, а что, если дети увидят? — громко судачили дежурные сотрудники департамента благочиния, прилипшие к окнам и пялившиеся на разгон пикета.

— А что, если дети увидят, как людей за волосы волокут по асфальту и швыряют в автозаки? — спросил Геннадий Савин.

Оглянулся на замолчавших коллег. И сразу пожалел, что это сорвалось у него с языка.

Глава 16 Пьяница и вор

— Подождите в холле, она сейчас придет. У них занятия по музыкотерапии. Моцарта они слушают, — сказала медсестра майору Лиле Белоручке и добавила: — Уж полиция бы сюда поменьше ездила. Мы ее немножко подлечили, прогресс наметился в общем состоянии, но может в момент сорваться.

Лиля села на кожаный диван в холле. Больница — знаменитая Соловьевка, клиника неврозов. Чистота, тишина, холл для посещений весь в комнатных цветах, как оранжерея.

Она приехала из Прибрежного сюда в Соловьевскую больницу для того, чтобы встретиться тут с Региной Саяновой — матерью Василия Саянова. Кате она об этом в телефонном разговоре не сообщила, решила рассказать уже по факту встречи.

О том, что мать Василия после его смерти находится в Соловьевке, поведал ей тот же самый источник в МУРе — по знакомству. Сказал коротко: мать — алкоголичка, после похорон сына допилась до белой горячки. Теперь вот в Соловьевке в себя приходит.

Ждать пришлось очень долго. Наконец она пришла — Регина Саянова. Еще молодая женщина, учитывая, что сыну ее всего-то девятнадцать стукнуло, но вся словно присыпанная пеплом — жидкие светлые волосы кое-как подколоты на голове яркими заколками-блямбочками, точно у первоклассницы, а лицо — в ранних морщинах. Движения все суетливые — то почесывается, то облизывает языком сухие губы, то теребит шнурки капюшона «кенгурушки».

Лиля Белоручка официально представилась, правда, не стала уточнять, что она из областного, Прибрежного ОВД.

— Нашли, кто убил Васеньку? — с ходу спросила Регина Саянова как-то уж слишком легкомысленно.

— Пока нет, ищем.

— Ищите, вам за это деньги платят.

— Давно вы здесь? — спросила Лиля.

— Месяц.

— Хорошая клиника.

— Хвалят ее. Я ж не своей волей сюда. — Регина почесала бровь. — Как похоронили Васю, я себя так скверно почувствовала, что уж и не знаю. В беспамятство какое-то впала. У меня и раньше проблемы с алкоголем были.

— Этого не надо стыдиться, — успокоила ее Лиля. — Я вас о сыне хотела расспросить…

— Спрашивайте, что теперь-то спрашивать, нет его. Ой, вот глядите, руки трясутся, — она вытянула вперед руки, унизанные золотыми кольцами, — еще подумаете, вот пропойца, да? А я ведь такой не была. Я веселая была в юности, спортивной гимнастикой занималась. Муж мой… Васин отец… это он нас вот такими сделал — и меня и сына.

— То есть? — спросила Лиля.