Колесницы судьбы

– Девяносто третий год и впрямь бандитский был. Взял кто-то денег в долг, а отдавать нечем – давай заимодавца убьем. Да за один косой взгляд тогда жизни лишали! За пачку сигарет… Или какие-нибудь бандюки на «бэхе» или «девятке» твоим родителям по дороге встретились. Не понравилось им, что отцовская черная «Волга» обогнала – ты ведь рассказывала: папа твой водил быстро, активно. Вот и обиделись, догнали, подставили, столкнули с дороги, а сами умчались… Да могла произойти роковая случайность: камень на дороге или яма в асфальте, которую потом доблестно пропустили места происшествия…

– Значит, думаешь, концов мы не найдем?

– Раз уж ты, Варвара Игоревна, в дело столь глубоко погружаешься, давай помогу тебе. Ведь ты тогда рядом со своими родителями была. Многое невольно слышала, видела – только забыла. Сколько тебе годков тогда, в девяносто третьем, исполнилось? Три?

– Ах ты льстец! Все тринадцать.

– Тем более.

– Но я ровным счетом ничего не помню! У меня все дни вокруг их смерти, что до, что после, – одна сплошная черная дыра. Будто ластиком из головы стерли. Наверное, амнезия из-за стресса по поводу их гибели.

– Я гипнозом владею, помнишь? И коль скоро думаешь, что смерть родителей с работой связана, вопрос: ты-то с коллегами из института знакома? Может, они у вас дома бывали?

– Да, бывали… Какие-то вечеринки случались, кто-то в гости приходил… Но не часто.

– Давай, может быть, ты вспомнишь.

Они отправились в гостиную, Алеша усадил ее на диван, прикрыл ноги пледом. Достал из кармана блестящий металлический шарик.

– Твои ноги становятся теплыми, тяжелыми. Теплая тяжесть, как приятная жидкость, поднимается, и последовательно тяжелеют пальцы обеих ног, щиколотки… икры… внешняя сторона голеней… колени… внешняя поверхность бедер… внутренняя поверхность бедер… Расслабляется и тяжелеет кожа на лбу… брови… Верхние веки… Глазные яблоки…

Варя очень доверяла Алексею и поэтому никак не сопротивлялась его теплому голосу. Дремота постепенно окутывала ее тело.

– Ты отправляешься в те дни, когда тебе было тринадцать. Ты юная девушка, подросток. У тебя длинные и нескладные руки и ноги. Ты живешь с бабушкой на даче. Лето, и каждый день ты ждешь, что мама с папой приедут после работы на своей машине: молодые, любимые, красивые. Ты помнишь, как они пахнут, как выглядят, о чем говорят… Иногда они приезжают, иногда нет, отправляются после работы в Москву. Но ты все равно ждешь их. Они разговаривают с тобой, но ты еще прислушиваешься к их беседам между собой, которые по привычке именуешь «взрослыми». Ты хочешь услышать в них касающееся тебя или нечто интересное, тайное, а может, пикантное, над чем потом размышляешь или даже рассказываешь подружкам. И вот сейчас ты находишься в августе девяносто третьего года, на родительской даче, видишь маму и папу и слышишь их разговор…

Август 1993 года

…И Варя действительно вспомнила тот давний августовский день на родительской даче – точнее, не день, а ночь. Все улеглись, вернее, ее загнали спать, да и пора, время за полночь, бархатная теплая черная летняя ночь со стрекотом кузнечиков разлеглась над подмосковными усадьбами. Варя потушила свет, но ей не спится на своей веранде. И вот она слышит, как тихонько скрипят ступеньки крыльца: сначала по нему спускаются тяжелые шаги – папины, потом следует более легкая мамина поступь. Осторожно, чтобы не разбудить Варю, родители выходят в сад – бабушка, наверное, давно спит в своей светелке, она ложится рано. Варя догадывается, с какой стати родаки вышли из дома поздним вечером: иногда они втайне от нее любят выкурить по сигаретке – обычно когда надо поговорить, обсудить что-то связанное, как правило, с работой. При Варе папа с мамой не курят – считают непедагогичным. Полагают, подают дурной пример. А тайком от нее – пожалуйста, это у них такой ритуал – ничего, что потом от обоих разит табачищем? Чего бы им стараться, она ведь все равно ни за какие плюшки курить не будет – и ведь сдержала давным-давно данное себе обещание!