Колесо Фортуны. Репрезентация человека и мира в английской культуре начала Нового века

«Окажите помощь, духи, вызывающие/ Священный восторг; Озарите мой слабеющий взор;/ Наполните мою песнь искусной фантазией,/ Чтобы пылко воспевая эликсир, состоящий из трех метафизических элементов-начал:/ Бога, Мужчины и Женщины, – / Моя усердная муза воспаряла в восторге хвалебного пенья/ На необыкновенных крыльях».

Следующее стихотворение – «The Description of this Perfection» («Описание этого совершенства») – Марстон начинает так

Dares then thy too audacious sense
Presume, define that boundlesse Ens,
That amplest thought transcendeath?
О yet vouchase my Muse, to greete
That wondrous rarenesse, in whose sweete
All praise beginth and endeth.
Divinest Beautie? that was slightest
That adorn'd this wondrous Brightest
Which had nough to be corrupted…

[Дерзну ли я быть настолько смелым,/ Чтобы определить это безгранично Сущее,/ Трансцендентное по отношению к самой безграничной мысли?/ Решится ли моя Муза восславить/ Эту удивительную редкость, сладость которой – / начало и конец всякой хвалы. Божественная красота? это было бы самым пренебрежительным определением/ чтобы украсить им это удивительное сияние,/ в котором ничто не может быть подвергнуто порче…]

«Perfection Hymnus» («Гимн к Совершенству») начинается:

What should I call this creature,
Which now is growne unto maturitie?
How should I blase this feature
As firme and constant as Eternitie?
Call it Perfection? Fie!
Tis perfecter the brightest names can light it:
Call it Heavens mirror? I.
Alas, best atributes can never right it.

[Чем назвать мне это творение,/ Ныне достигшее зрелости?/ Как опишу эти черты,/ Неизменные и постоянные, как Вечность?/ Назвать ли это Совершенством? Нет!/ Оно совершеннее самого светлого имени:/ Назвать ли его Зеркалом Неба? Увы,/ Лучшие из определений здесь не подходят]

Все эпитеты в этих стихах способны начисто дезориентировать современного читателя, так что ему впору воскликнуть: «О чем же идет речь?!»

Рискнем предположить, что современникам поэта «о чем здесь речь» было вполне понятно. Ответ может показаться неожиданным и диким, поэтому приведем сперва несколько цитат, параллелизм которых текстам Марстона не может не бросаться в глаза любому неискушенному читателю.

Сходными эпитетами алхимики XVI–XVII вв. определяли… Философский камень:

«Философский камень – тайна тайн – цель и конец всего сущего в подлунном мире, чудесный эпилог и заключение всех трудов – совершенная эссенция четырех элементов, чье неразрушимое тело не может быть уязвлено ни одной из стихий, квинтэссенция, вечный свет, панацея от всех болезней, преславный Феникс… семя мира – и еще у него тысяча подобных имен и титулов», – гласит компилятивный трактат конца XVII в., известный под названием «Водный камень Мудрых».[565]

То же самое утверждает один из самых почитаемых адептов алхимии – Томас Воэн (брат-близнец поэта Генри Воэна), писавший под псевдонимом Евгений Филалет:

«Эта чистая субстанция есть дитя четырех элементов и она – чистейшая сладостная дева… Ее состав чуден и отличен от всего иного сущего… Различны даваемые ей имена и титулы. Ее называют Всеобщей Магнезией, Семенем Мира, из которого происходят все вещи природные. Говорится, что рождение ее уникально и чудесно, сложение ее – небесно и отлично от ее родителей, тело же ее не подвержено тлению и распаду и никакая из стихий не способна ни разрушить его, ни смешаться с ним».[566]