Колесо над пропастью

И вот тут началось… Мороз по коже дерет… Колесо опрокидывало Петьку, мелькали в воздухе его ноги, он вставал, смахивал ладонью с лица кровь и опять бежал, и снова падал, и тут же поднимался, изворачивался, а колесо лезло на него, урча, стараясь переехать, но он откатывался в сторону, вскакивал и снова бежал. А немец в коляске фотографировал то слева, то справа, то приседая, ловил в объектив Петьку снизу.

Всякий раз, когда я пытался Петьке помочь, под ноги мне хлестала очередь.

Наконец, мотоциклист смахнул со лба пот. Его напарник отбросил фотоаппарат и выстрелил. Петька застыл на месте. И тогда поднялось колесо и с воем прошлось по холщовой рубахе…

Я схватил с земли булыжник и что было силы ударил по каске фотографа. Колесо мотоцикла зарылось в песок. А я перемахнул через забор и скрылся в лесу. Вдогонку свистели пули…

Вот каким было то колесо, Никушор, колесо моего детства…

Ешану вышел в подсобку. А Никушор еще долго не мог прийти в себя. Он видел Петьку на земле, проклятое колесо, слышал треск автомата. Если б он жил тогда на свете, он бы одной гранатой покончил с теми фашистами!

— Вот, — сказал Ешану, выходя из подсобки. — Хочешь кататься — отремонтируй. — И он опустил на пол велосипед.

Никушор обошел его со всех сторон. Нахмурился. Видно, не очень-то по душе пришелся ему «подарок».

— Что, не по зубам задачка? — с улыбкой спросил Ешану.

— Зубы не по задачке, — парировал Никушор. — Но попробовать можно.

Ешану отошел в сторону.

— Вот и попробуй.

Еще раз осмотрев велосипед, Никушор перевел взгляд в сторону и заметил на столе наушники. Их было несколько пар. Он подошел к столу, щелкнул по одному из них ногтем. Хорошая вещь наушники!

«АЛЛО! АЛЛО! Я ВАС СЛУШАЮ...»

Придя поздно вечером домой, Никушор застал мать в постели.

— Соседи сказали, — с трудом выговорила Дорина Ивановна, — ты угнал велосипед. Это правда? — и тут же схватилась за сердце.

Она сделала слабое движение рукой, давая понять, что надо позвонить по телефону.

«Скорую»! Надо вызвать «скорую»! — с этой мыслью Никушор бросился вниз по лестнице. У подъезда он едва не сбил с ног Лукьяна Кузьмича.

Вот и знакомые будки таксофонов. В одной кабине трубка была сорвана (Никушор поежился), в других не прокручивались диски.

На углу следующего квартала стояла новенькая будка. Никушор с облегчением перевел дыхание, рванул на себя дверь. Ветер шевельнул срезанные языки проводов…

Еще через квартала два Никушор, наконец, нашел таксофон с трубкой. Торопливо набрал номер.

— На улицу Цветов… Скорее!

Трубка донесла до него молодой женский голос:

— Алло! Алло! Я вас слушаю, слушаю…

— Человеку плохо! — крикнул Никушор. — Сердце.

Но женщина, видимо не слыша его, все повторяла:

— Алло! Алло!

Никушор выскочил из будки. У одного из подъездов он поспешно снял с рычага трубку, набрал номер. Трубка молчала. Он отчаянно дул в нее, но она молчала. Тогда он поднял глаза, на мгновение застыл, увидев оборванные провода, и тут же швырнул трубку в распахнутую дверь.

Туманным взглядом Никушор уставился на нее, и ему показалось, что он слышит, как из трубки пытается вырваться на свободу молодой женский голос: «Алло! Алло! Я вас слушаю… слушаю…»

Он поднял трубку и повесил на рычаг…

Когда подходил к своему дому, от подъезда уже отъезжала «Скорая помощь»…

— Дней пять пролежит, не меньше, — говорил Челле Лукьян Кузьмич. — А ты молодец, быстро справилась… Как это тебе удалось?

— А я сбегала в больницу, — сказала Челла. — Она здесь рядом.

Никушор свернул за угол. Ему показалось, что Челла идет следом. Пройдя несколько кварталов, он увидел больницу. В приемном покое медсестра сухо сказала:

— Сегодня к ней нельзя.

— Хорошо, я приду завтра. — Он повернулся и толкнул Челлу, которая, конечно же, торчала за спиной. — А ты ступай, — бросил Никушор. — И больше за мной не ходи.

Наступила ночь. Никушор устроился в больничном сквере на скамейке. Тихо струилась вода небольшого фонтана.

Никушор вздохнул. Он вдруг увидел себя в городском саду, на гранитном парапете. Сквозь черный гранит пытаются пробиться синие молнии. Они замурованы камнем, но никогда не умирают.

На плече у Никушора ласты: пара больших — голубоватых, и пара зеленых, поменьше.

Какое солнце было в тот день, как блестела вода бассейна, как свежо она пахла!..

Из дома напротив с вывеской на дверях «Молдбурводстрой» толпами выходят люди. Одни, прощаясь, пожимают друг другу руки, другие приподнимают шляпы, третьи коротко кивают головой. «Залпы» массивной двери не прекращаются ни на минуту. Никушор не сводит с нее глаз.

— Что это — ласты? — Перед ним стоят двое мальчишек. Один из них в желтой майке с коричневым силуэтом волка и надписью «Ну, погоди!» дотрагивается до ласт пальцем.

— Сам не видишь?

— Вижу.

— А у меня зато велик есть, — говорит второй мальчуган в белой, густо усеянной красными цветочками рубашке. — Подумаешь — ласты! Вот поедем с отцом на лиман, он мне еще не такие купит! Правда, Жека?

Жека солидно кивает головой.

— Не будь жадиной, — тянет ласты мальчуган «в цветочках». — Дай померить.