Колесо над пропастью

Сашка Яган глядел на них исподлобья, сжимая кулаки. Но никто не обращал на него внимания. Разве не видят они, как он зол?! Как презирает их? Как, наконец, люто ненавидит?

Хотелось схватить автомат и перебить всех фашистов!

Но за оружием солдаты зорко следили.

И тогда он придумал месть. Собрал зеленые осколки от бутылок, растолок их в ступе, насыпал в кулек и подкрался к сапогам.

Подле сапог вечно кто-нибудь крутился. Подступиться к ним было не просто. После долгих раздумий он взял шпагат, привязал к нему бабочку из бумаги, вытащил из-под лавки ленивого кота Фараона и бросил его у сапог. Кот упал на землю, словно куль с песком.

Тогда он проволок перед сонными усами кота бабочку. Кот насторожился — уши заострились, глаза вспыхнули. Сильно дернув за шпагат, он заставил бабочку подпрыгнуть, а кота вскочить. Фараон, забыв о лени и презрев солидность, стал усердно бегать за бабочкой.

Так и вертелись они у сапог, пока все толченое стекло из кулька не оказалось на их дне.

Вскоре солдат подняли по тревоге. Натянув брюки и сапоги, они спешно зашагали к воротам.

Яган забрался в огромный заброшенный ящик. В узкую щель был виден весь двор. Сидеть пришлось долго, и он задремал… Очнулся от гортанных криков, топота ног. Во двор ввалилась группа солдат. Они тут же упали на землю и стали, бранясь, стаскивать сапоги. Вытряхнули стекло, размотали портянки. Стертые в кровь ноги вытянули на траве.

Толстый фельдфебель, кривясь от боли, встал, поплелся в сторону сарая, заглянул в его темное нутро. Затем распахнул дверь дома. Пожав плечами, потащился обратно. Перевел дух, сел на траву.

В это время к ящику лениво крался Фараон. Заметив его, фельдфебель схватил автомат и в упор расстрелял. Лег на спину и закрыл глаза. Внезапно его словно выпрямила пружина — он резко приподнялся на локте, чутко прислушался. Попытался встать, но тут же со стоном сел. Замедленным движением взял автомат и выпустил очередь в ящик. Несколько пуль прошили крышку. Тончайшая желтая пыль осыпала лицо Ягану. Он упал на дно. В любую минуту этот ящик мог превратиться в гроб.

Но тут вдруг во двор влетел грузовик. Раздались отрывистые слова команды. Зеленые солдаты высыпали из квартир. Подхватив с земли незадачливых собратьев, они быстро погрузились. Через несколько минут двор был пуст. Где-то неподалеку грохотал военный гром. Над городом кружили советские самолеты…

Яган поднял голову. Разрезая желтое от зноя небо (так ниткой крестьяне разрезают золотой круг мамалыги), уходил ввысь реактивный.

Александр Филиппович поспешил за ворота. Вытащил на ходу из кармана конверт, развернул письмо. «Здравствуй, Сашка! — прочитал он и не сразу понял, кому это адресовано. — Вспомни! Ровно тридцать лет назад мы закончили с тобой лучшую в Кишиневе мужскую школу…»

«Тридцать лет! Неужели уже прошло тридцать лет?» — Яган остановился, задумался.

«Черт возьми, — продолжал он читать, — может ли быть более солидный и приятный повод для того, чтобы собраться нам всем у родных стен и попытаться узнать друг друга… Конечно же, ты захочешь воспользоваться этой редкой возможностью».

Вздохнув, Яган поспешил к остановке автобуса.

«Нисколько не сомневаемся, — читал он на ходу, — что героически преодолев все житейские трудности, ты окажешься в этот день с нами! Все наши пацаны хотят тебя видеть».

Яган машинально сел в автобус, продолжая читать. Дальше шли вопросы, на которые предлагалось ответить откровенно («Мы здесь все свои, мы не в женской школе»).

А в конце письма была приписка: «Даже если по чрезвычайным причинам ты не сможешь приехать на встречу, все равно расскажи нам о себе. Мы еще больше будем любить тебя за это!»

Яган улыбнулся. Что ж, он постарается ответить на вопросы.

«ПО ТРАВЕ НЕ ХОДИ, НА ЗЕМЛЕ НЕ СИДИ, В ФУТБОЛ НЕ ГОНЯЙ»

Туфли, брошенные Никушором, упали в нескольких шагах от дворничихи Эммы Борисовны. Она подняла рыжую голову в буклях, погрозила метлой небу, в котором расползался теперь уже пенный след реактивного, а затем внимательно осмотрела туфли.

— Господи, почти новые, — сказала она, вздохнув. — Живут же люди! Ну никакой экономии, — и спокойно понесла туфли к мусорному ящику.

— А я знаю, чьи это туфли, — из беседки вышел пенсионер Лукьян Кузьмич. Он поправил пенсне и вынул из кармана платок.

— Уж всё-то вы знаете, всё знаете. — Эмма Борисовна сняла оранжевый фартук, спрятала в ящик метлу. На груди у нее при этом сверкнул большой круглый значок «Болельщик «Нистру». Лукьян Кузьмич с удивлением уставился на значок.

— Болеете?..

— А как же! — Эмма Борисовна небрежно взбила челку и пошла в подъезд. — «Нистру» — моя любимая команда.

Во двор выскочил Никушор.

— Послушай, — окликнул его старик, — отнеси-ка лучше назад, — он указал на туфли. — Непорядок это.

— Очень надо! — Никушор прибавил шагу, пнул ногой бурый обломок кирпича, поддал черную баночку для игры в классы и, едва сдерживая внезапные слезы, закрыл на миг лицо локтем.

— Ты должен, понимаешь?