— Я не совсем это имел в виду. Помните слова Лонгфелло: «Стрелу из лука я пустил. Не знал я, где она упала»[4]
. Я никогда не соглашался с тем, что метафора Лонгфелло несет в себе позитивный смысл, мол, выпустить стрелу — это как отправить корабль в неизвестные земли и получить, как говорится, «золото и серебро, и слоновую кость, и обезьян, и павлинов»[5]. Мне думается, есть люди, которые не могут выглянуть из окна или с крыши небоскреба, увидеть людную улицу и устоять перед искушением швырнуть что-нибудь вниз. Они чувствуют азарт, не зная, в кого попадет брошенный предмет. Это будто дарит им власть. Так боги насылают чуму и на невинных, и на грешников — без разбора. Должно быть, этот азарт был ведом и Лонгфелло. В глубине души поэт хотел бы пустить стрелу из настоящего лука, а потом угадывать, попала ли она кому-нибудь в глаз, сердце или вообще пролетела мимо, лишь спугнув бездомного пса. Продолжу свою мысль. Дайте такому человеку власть и возможность убить кого угодно, убить так, чтобы причина смерти никогда не была установлена. И вот наш герой сокрыт завесой тайны, он в безопасности. Бог смерти. Он не желает зла кому-то лично, просто «стрелу из лука он пустил», как лирический герой Лонгфелло. Забавы ради.— И вы не назовете такого человека маньяком? — сухо осведомился я.
— Не обязательно. Скорее, у него нет предубеждений против убийства. Возможно, он вообще не осознает, что совершает злодеяние. Все, кто родился в этом мире, уже уготованы смерти, и где она подстерегает нас, неведомо. Быть может, этот убийца считает себя столь же естественным, как и сама смерть. Люди, верящие во всемогущего и всеведущего Бога, не считают Его маньяком. Тем не менее Он, по их мнению, насылает войны, чуму, голод, болезни, наводнения, землетрясения как на верующих, так и на безбожников, не делая между ними различий. А если вы верите, что все предопределяет судьба — то назовете ли вы судьбу маньяком?
— Ваш гипотетический лучник выпускает стрелы не лучшего образца, Брейль. К тому же в этой дискуссии стало слишком много метафор для такого простого ученого, как я. Рикори, я не могу пойти с этим делом в полицию. Они вежливо выслушают меня, а после моего ухода разразятся гомерическим хохотом. Если же я изложу свои рассуждения медикам, они посочувствуют мне, сожалея о том, что рассудок столь уважаемого специалиста повредился. А нанимать частных детективов для расследования мне не хотелось бы.
— Что требуется от меня? — повторил свой вопрос Рикори.
— Вы обладаете несколько необычными ресурсами, — ответил я. — Я хочу, чтобы вы установили все перемещения Петерса и Гортензии Дарнли за последние два месяца. Если у вас есть такая возможность, то и остальных тоже… — Я помедлил. — Я хочу, чтобы вы отыскали связь между жертвами, обусловленную их любовью к детям. Хотя рассудок подсказывает мне, что ни у вас, ни у Брейля нет ни одного доказательства, которым можно было бы обосновать ваши подозрения, я — пусть и с неохотой — вынужден признать, что в глубине души согласен с вами.
— Это уже прогресс, доктор Лоуэлл, — вежливо улыбнулся Рикори. — Полагаю, пройдет не так много времени, прежде чем вы с такой же неохотой признаете существование моей ведьмы.
— Сейчас я настолько ошеломлен, что готов буду поверить и в это.
Рассмеявшись, Рикори взялся переписывать данные из писем моих коллег. В десять часов к нам заглянул Макканн — машина уже приехала. Мы провели Рикори до двери, и они с Макканном уже вышли на лестницу, когда я подумал кое о чем еще.
— С чего вы намерены начать, Рикори?
— Поговорю с сестрой Петерса.
— Она знает, что ее брат умер?
— Нет, — поморщившись, сказал он. — Она думает, что он уехал. Петерс часто подолгу отсутствовал, и она понимала, что он не всегда может с ней связаться. В такое время я обычно говорил ей, как обстоят дела у ее брата. Я ничего не сказал ей о смерти Петерса, поскольку она очень любила его и такое известие станет для нее ударом. А бедняжка беременна. Роды где-то через месяц.
— Она знает о смерти Дарнли?
— Мне это неизвестно. Возможно. Они ведь жили рядом.
— Что ж, не представляю, как вы намерены утаить от нее смерть Петерса. Но это ваше дело.
— Вот именно.
Кивнув, Рикори последовал за Макканном к машине.
Едва мы с Брейлем вернулись в библиотеку, как зазвонил телефон. Брейль взял трубку, ругнулся… Я увидел, как дрогнула его рука.
— Мы сейчас придем.
Он медленно положил трубку и повернулся ко мне. Его лицо побелело.
— Медсестра Уолтерс заразилась.
Я был глубоко потрясен. Как я уже писал, Уолтерс была отличной медсестрой, а кроме того, доброй и красивой девушкой. Типичная шотландка: черные волосы с синеватым отливом, голубые глаза с длинными ресницами, молочно-белая кожа. Настоящая красавица.
— Что ж, Брейль, вот и провалилась ваша теория убийства. Дарнли заразила Петерса, а он — Уолтерс. Мы явно имеем дело с каким-то инфекционным заболеванием.