Колесо страха

Дым священного огня кружил, кружил над нами.

Де Керадель что-то крикнул — и молитва оборвалась. Из рядов жертв вышел какой-то мужчина — глаза широко распахнуты, не мигают, лицо застыло.

Де Керадель схватил его за плечи, и тут же двое слуг набросились на жертву, сорвали с него одежду, уложили на гранитную плиту. Его голова запрокинулась — грудь лежала на возвышении. Де Керадель нажал на какие-то точки на его теле — на шее, над сердцем, на бедре. Тело жертвы обмякло… и де Керадель ударил черной булавой по обнаженной груди. Раз, другой, третий… Вначале он бил медленно, потом все быстрее и быстрее… следуя предписанному древним ритуалом ритму.

Мужчина на алтаре завопил в предсмертной муке. Словно подпитываясь его болью, гнилостные огоньки вспыхнули ярче, пульсируя. Крик оборвался — я знал, что де Керадель надавил мужчине на горло. Агония жертвы должна проходить в тишине, так она наиболее мучительна — и потому лучше всего подходит Собирателю.

Булава обрушилась на грудь жертвы в последнем ударе, дробя ребра и сминая сердце. Дым от костра тянулся в пирамиду. Де Керадель стащил тело с алтаря, поднял над головой, швырнул в крипту… А сразу вслед за этой жертвой в пирамиду полетело и другое тело. Его бросила Дахут! С ее рук стекала кровь — как и с моих.

В пирамиде поднялось жужжание, точно в крипте взлетела вверх сотня трупных мух. Туман над храмом почернел, бесформенная тень проступила в этом тумане, тень, которой не было места в пространстве. Она сделала туман еще чернее, нависла над пирамидой. И в то же время я знал, что эта тень — часть того Нечто, которое протянулось до края Галактики, Нечто, для которого наш мир — лишь песчинка, наше Солнце — лишь искра. До края Галактики — и дальше, дальше, по всей Вселенной, за грань самого пространства.

Оно раскинулось над пирамидой, но не вошло в нее.

И вновь золотой серп сверкнул в руке Дахут, и вновь де Керадель наполнил чашу и кувшин и передал их мне. И вновь я молча прошел в клубах дыма от костра на алтаре, сунул пальцы в чашу и окропил порог пирамиды, вылив алое содержимое кувшина перед входом.

Де Керадель вскинул черную булаву и опять издал тот же вопль. Из рядов жертв вышла женщина, старуха — морщинистая, дрожащая. Аколиты де Кераделя раздели ее и бросили на камень… Черная булава обрушилась на ее обвисшую грудь… снова… и снова…

Ее тело полетело в крипту пирамиды, а к де Кераделю уже подходили новые жертвы… Он убивал их черной булавой — покрытой алой кровью. Убивал — а тела сбрасывал в пирамиду.

Тени, объявшей храм, уже не было, она просочилась сквозь камни, но ее вкрапления еще виднелись в тумане, черной колонной протянувшемся к небесам прямо над пирамидой.

В крипте сгустилась тьма. Дым от костра на алтаре больше не скрывал Дахут, де Кераделя и меня, он сразу исчезал в крипте.

Жужжание оборвалось, воцарилась тишина — тишина пространств до рождения солнц. Движение прекратилось, даже сотканные из тумана призраки застыли. Но я чувствовал, что бесформенная тьма в пирамиде сознает мое присутствие, тысячи ее глаз взирают на меня. Я чувствовал ее сознание, исполненное жестокости более изощренной, чем даже человеческая. Оно тянулось ко мне сотнями крошечных щупалец… точно бабочки дотрагивались до меня усиками, ощупывая, познавая.

Но я не испытывал страха.

В пирамиде вновь началось жужжание, оно поднималось над храмом — все выше и выше, пока не превратилось в слабый далекий шепот.

Де Керадель стоял на коленях у порога крипты, слушая. Рядом с ним — Дахут, тоже слушает… ее серп в руке… уже не золотой, а багряный.

Дитя на алтаре захлебывается плачем. Еще не принесенная жертва.

И вдруг пирамида опустела… Туман очистился от тени… Собиратель ушел.

Я направился прочь по рядам между каменными глыбами, Дахут и де Керадель следовали за мной. Серые огни над монолитами исчезли, факелы горели в руках слуг.

За нами, напевая и раскачиваясь из стороны в сторону, шли выжившие. Мы миновали вековые дубы — их листья молчали. Странное оцепенение все не проходило. Я не испытывал ужаса от того, что увидел и сделал.

Впереди вздымалась темная громада дома, казалось, его очертания подрагивают, расплываются в тумане.

Я очутился в своей комнате. Оцепенение, приглушавшее все эмоциональные реакции при призыве Собирателя, постепенно отступало, сменяясь чем-то другим, еще неопределенным, но достаточно мощным. Сила, подаренная мне тем странным зеленым напитком, тоже развеялась, словно вытекла из моего тела. Меня объяло ощущение нереальности происходящего — я, нереальный, действовал в нереальном мире.

Что стало с моей белой мантией? Я помнил, что де Керадель снял ее с меня, но где и когда — я не помнил. И мои руки оказались чистыми — не обагренными кровью… кровью…

Дахут была со мной, босоногая, белая кожа просвечивала сквозь шелковую сорочку — ткань ничего не скрывала. Фиолетовые огоньки плясали в ее глазах. Девушка обвила руками мою шею, притянула меня к себе, впилась в губы поцелуем.

— Алан… — шептала она. — Я позабыла Алена де Карнака… Он заплатил за то, что сделал, он умирает… Тебя я люблю, Алан…