Колесо страха

Каким-то образом я должен связаться с Макканном. Будь то сон или явь, нужно продолжать игру, не позволять себе попасть в ловушку. В любом случае я должен делать вид, будто верю, что увиденное мною — реальность. Нужно убедить де Кераделя в том, что я верю в реальность произошедшего. Именно этого он — или Дахут — добивались, оставляя чашу у моей кровати.

Я оделся, взял чашу и спустился на первый этаж, заведя руку с чашей за спину. Де Керадель сидел за столом, мадемуазель отсутствовала. Взглянув на часы, я увидел, что уже начало второго.

Я сел за стол.

— Полагаю, вы хорошо выспались сегодня. — Де Керадель пристально посмотрел на меня. — Я приказал, чтобы вас не беспокоили. Погода сегодня ненастная, моя дочь еще спит.

— Неудивительно, — рассмеялся я. — После вчерашней ночки.

— Что вы имеете в виду?

— Нет смысла ходить вокруг да около, де Керадель. После вчерашнего.

— Что вы помните о вчерашней ночи? — осторожно осведомился он.

— Все, де Керадель. Все. Начиная с вашей весьма убедительной речи. Речи о зарождении жизни — и то зарождение было темным, распространении жизни — и распространение то было еще темнее, развитии жизни — и развитие то было самым темным. Доказательство моим словам — то, что мы призвали в пирамиде.

— Вам приснился сон.

— И это мне тоже приснилось? — Я выставил испачканную кровью чашу на стол.

Глаза де Кераделя широко распахнулись, он перевел взгляд с меня на чашу и обратно.

— Где вы это нашли?

— Рядом с моей кроватью. Когда проснулся.

Вены на его висках вздулись, я видел, как в них пульсирует кровь.

— Почему она так поступила… — прошептал он.

— Потому что она мудрее вас. Потому что она знает, что мне нужно говорить правду. Потому что она доверяет мне.

— Она уже доверилась вам когда-то — и этим навлекла гибель и на себя саму, и на своего отца.

— Тогда я был владыкой Карнака, — рассмеялся я. — Но владыка Карнака умер прошлой ночью. Так сказала мне Дахут.

— Как погиб владыка Карнака? — Де Керадель смерил меня долгим взглядом.

— В объятиях вашей дочери, — несколько грубовато ответил я. — И теперь она предпочитает ему — меня.

Он отодвинул стул, подошел к окну и всмотрелся в тугие струи ливня. Затем вернулся к столу.

— Каранак, что вам приснилось?

— Отвечать на этот вопрос — пустая трата времени. Если то был сон — его ткань сплетена вашим гипнозом, и потому его содержание вам известно. Если то была явь — вы были там.

— Тем не менее я прошу вас рассказать мне.

Я пристально посмотрел на него. Было что-то странное в этой просьбе — но, судя по всему, де Керадель говорил искренне. Его слова посеяли во мне сомнение, они подрывали стройные построения моих умозаключений.

Я решил выиграть время.

— Давайте поговорим об этом после завтрака.

Пока я ел, де Керадель не произнес ни слова. Он даже не взглянул в мою сторону. Мне показалось, что он погрузился в размышления — и мысли эти были не очень-то приятными. Я попытался разобраться, что же так смутило меня. Де Керадель удивился и разозлился, увидев чашу. Эти чувства показались мне искренними. Если так — то это не он принес чашу в мою комнату. Значит, это не он пытался пробудить мои воспоминания о вчерашней ночи — будь то явь или сон.

Что ж, это сделала Дахут. Но почему она захотела, чтобы я вспомнил жертвоприношение, если ее отец не желал этого? Единственный логичный ответ — их цели расходятся. Но могло быть тут и что-то другое, более важное. Я уважал де Кераделя за блестящий ум. Я не верил, что он попросил бы меня рассказать то, о чем уже сам знал. По крайней мере, без веской причины. Означает ли его вопрос, что он не принимал участия в призыве Собирателя? Что жертвоприношения не было? Что все это оказалось лишь мороком? И он непричастен к созданию этого наваждения?

Значит, все это — дело рук Дахут? Секундочку! Возможно, это означает, что зеленый напиток, изменивший меня, должен был вызвать во мне забвение. И по какой-то причине я оказался невосприимчив к его влиянию. Теперь де Керадель хочет выяснить, в какой степени напиток сработал. Хочет сравнить мои воспоминания с собственными. Но вот же чаша… и дважды я видел страх в его глазах, когда Дахут говорила с ним… Что стало причиной их раздора? И как я могу этим воспользоваться?

Мог ли кто-то, кроме Дахут, оставить у моей кровати чашу для жертвоприношений? Мне вспомнилось, как голос Ральстона сменился жужжанием мухи, вспомнилось, как Дик пытался пробиться ко мне: «Остерегайся Дахут, Алан… освободи меня… спаси меня… от Собирателя… от Тьмы…»

В комнате стало темнее, словно тучи, разродившиеся ливнем, вновь отяжелели. Или она наполнилась тенями.

— Отпустите слуг, де Керадель. Я расскажу вам.

И я все ему рассказал. Де Керадель не перебивал меня, его лицо оставалось невозмутимым. Он то всматривался в ливень за окном, то переводил взгляд на меня. Когда я закончил, де Керадель улыбнулся.

— И вы считаете, что то был сон? Или явь?

— Ну, есть вот это… — Я придвинул к нему окровавленную чашу.

Мужчина задумчиво осмотрел ее.