Колесом дорога

— На это можно жизнь положить,— Шахрай будто понял его, вычленил из того, что их окружало, только болото, повел в одну и другую сторону рукой. И Матвей в душе согласился с ним, но опять промолчал, а Шахраю хотелось разговорить его.— Это можно толь­ко ненавидеть,— он опять кивнул на болото. Матвей посмотрел на Олега Викторовича и понял, что ошибается, тот разговаривал сам е собой, отвечал себе на какие-то давно поставленные вопросы. В ду­ше Матвея не было ненависти к этим болотам. Он хорошо знал, что болота не только загораживали свет, плодили мошку, комарье и желто сушили князьборцев лихоманками, но и кормили их ягодой, клюквой-журавиной, давали траву, дрова и птицу, укрывали от вра­гов. И труднее и вольнее все же за болотами жилось мужику. Мат­вею не представлялся его Князьбор без болот, но он все же поспе­шил согласиться с Шахраем, не мог не поддаться твердой сжатости его губ, прищуренной устремленности вдаль. А тот словно увидел перед собой врага, весь внутренне напрягся, изготовившись к схват­ке, закаменел, будто забронировался. Смотреть в такие минуты на Шахрая было жутковато, но и спокойнее было, видя такую силу, ес­ли ты, конечно, заодно с ним. Таким Матвей хотел бы видеть и себя со стороны, въехать в родное село таким. Неопределенно все было в нем, намёшано всего, как в том болоте, и трясины, и воды, и суши, хотелось бежать по верхушкам деревьев и пятиться черепахой назад от обжигающе радостной и такой же горькой своей памяти. Матвей, казалось ему, уже давно выжег ее, ничто вроде не связывало его с Князьбором. А сейчас, наоборот, все — и эти задавленные водой де­ревья, и гниющие в ней мостки, и пугливые черепахи на них — встало как родительский дом перед ним, будто увидел он бродившую здесь свою собственную тоскующую тень, и тень эта и выглядывала его и боялась увидеть.

Шахрай и он, Матвей Ровда, уже вторую неделю колесили по По­лесью, где можно, ехали на машине, а больше продирались на своих двоих, шли пешком. Ободрались, обносились, перемазались. А вы­правлялись в дорогу на новенькой машине и сами с иголочки, в но­вых, не утративших еще складского блеска и запаха резиновых са­погах-броднях, в плотных, на «молниях» энцефалитниках с капюшо­нами, в одинаковых, необмятых, из такой же ткани брюках. Но в первый же день Полесье приравняло их к себе, они влезли в его бо­лота, вымокли по уши, наглотались торфяной воды й заснули у кос­терка, не просушившись как следует. И второй и третий день были похожи на первый. Ко всему тело Шахрая не переносило комариных укусов, не успевал комар сесть ему на лицо или отвалиться от него, как тут же вздувался волдырь. Лицо Олега Викторовича постепенно превратилось в один большой, покрытый бурой коркой струп. И это Матвею казалось странным. Ведь Шахрай при встрече с болотом представал закованным, готовым повести с этим болотом борьбу не на жизнь, а на смерть. И как легко комары-комарики, дудари-дударики пробивали его, без всякого почтения творили с ним все, что хо­тели. От болотной воды у Шахрая слипались и секлись волосы, обра­зуя тот печально знаменитый полесский колтун, о котором Матвей уже и думать забыл. И Матвей удивлялся, как мог этот человек ро­диться и жить на Полесье.

Где-то на четвертый день бесплодных блужданий они разреши­ли себе отдых, расположились на берегу речки, прополоскали робу, по­пробовали искупаться и сами, но вода была еще холодной. Легли по­нежиться в траве. Неслышно подкралась мошка и вроде бы есть не ела, но у Олега Викторовича на следующее утро распухли, загорелись огнем икры ног, поднялась температура. Матвей настаивал на том, чтобы ехать в город.

— Пустяки,— отмахнулся Шахрай. — Это у меня аллергия на бо­лото, теперь уже она не отстанет, пока не завершим дела. Цепкая болезнь нашего века.

— Поколения, а не века,— поправил его Матвей. И Шахрай сог­ласился:

— Пусть и поколения, сути это не меняет. Одно к одному, а все за то, что нам с тобой поразворотистее надо быть, злее и решитель­нее искать и определяться.

А предстояло им найти площадку под строительство хозяйства, колхоза или совхоза, подходящий участок земли, болот и леса, где можно было бы начать мелиоративные работы. Пока такого удобного участка не находилось. То леса очень древние и могучие, по первой группе, то вовсе непроходимые болота или, наоборот, болотца с то­щим слоем торфяников, а если и попадалось что-нибудь подходя­щее, то в такой уже глухомани — ни подъехать, ни подойти.

— Надо ведь с минимальными затратами,— огорченно вздыхал Шахрай. — Копейку государственную надо беречь. И торфяники глу­бокие чтобы повсюду, чтобы на века, и дорога недалеко, хотя бы на первый случай — подогнать технику, материалы. И чтобы все пока­зательно, сразу, как говорится, быка за рога.