Колибри

Разгребала наконец-то свой письменный стол от завалов бумажек, книг и прочей дребедени, которая копилась здесь годами после защиты диплома. Не знаю, я почему-то стала читать ксерокопии, оказавшиеся в книжке «Центурия», которую я вдоль и поперек перелопатила, перечитав раз десять, когда работала над диссертацией. Это были три странички, три скопированных стихотворения, не предназначавшихся, разумеется, для исследования, к которому они не имели отношения, просто лежали себе там, забытые и вчера обнаруженные, когда я решила выселить Манганелли со своего стола. Найдя стихи, я сразу вспомнила день, когда прочла их в книге моего профессора, и свое незамедлительное, неукротимое желание сделать с них ксероксы: именно с этих трех. Было это в году 1991-м или 1992-м, мы с тобой потерялись и уже порядочно времени не писали друг другу. Я только что вернулась в Париж из Больгери, был сентябрь, и, как всегда в сентябре, я жила под впечатлением от тебя, от тех абсурдных дней, проведенных в этом неладном месте, наполненных тобой и тобою же опустошенных. Я прочла эти стихи, и они запали мне в душу, потому что говорили о нас. Я сняла с них копии и вложила в книгу, с которой, как мне думалось в тот момент, не расстанусь вовеки. Потом наступил день, когда я о них забыла, потом наступил другой, когда я бросила копаться в «Центурии», хотя книга без всяких видимых причин продолжала оставаться на столе. И вот вчера наконец наступил тот день, когда я решила расчистить место и поставить книгу на полку рядом с другими, желая освободиться от своего идефикса – Манганелли, лошадки, на которой в Сорбонне далеко не уедешь. И как раз в момент окончательного расставания эти три стихотворения выпали из книжки, и все началось по новой.

Вот они:

1.

Перед нами вся жизнь,
которую нам вместе НЕ прожить.
На книжных полках Господних
покрываются пылью возможные жесты:
наши объятия и наша нежность
засижены мухами-херувимами;
чучела набитых опилками чувств
сидят, нахохлившись, как сычи.
«Невостребованный товар!», – вскричит латунный ан-
гел – десять ящиков жизней возможных.
И явится за нами смерть, мы ведь должны умереть:
случайная смерть, ненужная,
рассеянная, и тебя рядом не будет.

2.

Мне хотелось тебя увидеть:
хочу запустить пальцы в копну твоих волос
и издавать вопли свободы
в текущие медленно дневные часы;
бунт твоих земных ладоней,
размахивающих полотнищами стягов
и осуждающих нерешительность,
осторожность отчаяния, время.
Мне нужно видеть вопль во взгляде,
и помимо тягот твоей жизни,
я требую еще твоего смеха.

3.