Колибри

Фактически обезвредив план А – по вине психоаналитика, нарушившего профессиональную тайну и раскрывшего Марко Каррере её сокровенные намерения, – Марина перешла к плану Б, безусловно, менее кровавому, но столь же мучительному и пронизанному ненавистью: заявлению на развод, в котором вываливала все до единого обвинения, какие только могут быть выдвинуты против мужа и отца, – ложные, разумеется, но ничего не поделаешь: теперь ему, прежде чем оспаривать в суде её внебрачную беременность, в настоящий момент подходящую к концу, отказ от совместного проживания, запрет на нормальные свидания с дочерью и прочие уже совершенные злодеяния (не говоря уже о плане А, с учётом того, что вмешавшийся психоаналитик никогда не согласится дать показания в суде) – итак, прежде чем оспаривать всё вышеперечисленное, ему придётся оправдываться от обвинений в физическом и психологическом насилии, незаконном лишении свободы, побоях и издевательстве над дочерью, неоднократной супружеской неверности, угрозах прикончить словенских родственников жены, уклонении от исполнения супружеских обязанностей и уплаты налогов и злоупотреблениях в строительстве – кажется, всё. И все эти обвинения, повторимся, были ложными (уклонение от уплаты налогов и вовсе было на совести Марины, он лишь пытался это скрыть, и да, злоупотребления в строительстве, связанные с давнишним расширением дома в Болгери, тоже были тихой сапой совершены, но только не им, а родителями после того проклятого лета, когда погибла его сестра, то есть в 1981-м, то есть двадцать лет назад, то есть за семь лет до того, как они с Мариной познакомились), да ещё сопровождались весьма посредственным изложением столь же ложных анекдотов (тех самых знаменитых деталей, в которых кроется дьявол), за исключением одного действительно произошедшего эпизода – незначительного, конечно, в подобном бредовом контексте, но реального и абсолютно чётко изложенного наряду со всеми этими ложными измышлениями, чтобы напомнить ему об том, что, даже будучи жертвой чудовищной клеветы, он вовсе не имел права считать себя невинным. Это произошло, когда Адель была совсем ещё малышкой, то есть лет десять назад. Летом. Как раз в Болгери. Тот случай был давно похоронен в глубинах памяти, но, очевидно, остался жив, поскольку, прочитав заявление, Марко Каррера сразу же мысленно воссоздал его во всей унизительной достоверности.

Июль.

Послеполуденная нега.

Полумрак.

Ветерок с моря колышет полог.

Бешено стрекочут цикады.

Они с Мариной дремлют в своей комнате (между прочим, той самой, что была незаконно пристроена в 1981-м). Возле кровати, с Мариной стороны, колыбель со спящей дочкой.

Свежие простыни. Свежие наволочки. И от младенца тоже веет свежестью.

Покой.

И вдруг – рёв. Нечто оглушительное, долгое, ужасающее, пугающее, кошмарное, апокалиптическое. Вынырнув из полудрёмы, течение которой несло его лишь мгновение назад, Марко Каррера обнаружил, что, дрожа, прижимается всем телом к сосне, растущей у самой террасы, сердце распирает адреналин, а горло сдавило так, что не вздохнуть. Это состояние длится секунд пять, может, десять, после чего Марко наконец приходит в себя и в ту же секунду осознаёт, что одним махом выпрыгнул из комнаты, где остались его жена и дочь, поэтому возвращается, обнимает сидящую на краю кровати Марину, тоже внезапно проснувшуюся, ещё ничего не понимающую и напуганную, успокаивает её, помогает расслабиться и объясняет, что произошло, – а малышка, к счастью, продолжает безмятежно спать. Секунд пять, может, десять...

Как уже было сказано, Марко Каррера похоронил унизительное воспоминание, но тем утром обнаружил его целым-невредимым и, пожалуй, даже более живым, чем когда-либо: сохранённый в чужой памяти единственный реальный факт в этой вакханалии лжи, которую на него изрыгнули, чтобы представить подлейшим из людей. В заявлении жена выворачивала всё наизнанку: по её словам, он «трусливо бросил её с дочкой в комнате и бросился спасать собственную жизнь при первых же признаках опасности, которая в данном случае представляла собой ​​рёв двигателя военного самолёта, преодолевшего звуковой барьер в небе у них над головой и, следовательно, являлась событием вполне безобидным, однако вполне могла оказаться куда более серьёзным и угрожающим явлением».

И это было чистой правдой.