Раньше я на такси не каталась. Во Флоренции, по-моему, одна даже в машину не садилась. Вот и не знала, как чудесно ездить на такси ночью. Когда ловила, махала рукой с тротуара, как в кино. Вообще ничего о них не знала. Только здесь выяснила, что если, к примеру, надпись «Taxi Parisien» светится оранжевым, то такси занято, а если белым – свободно. И если она светится белым, клянусь, достаточно просто поднять руку, и такси остановится. Это так необычно! Хотя, наверное, ты уже это знаешь, вернее, я уверена, что знаешь. А я вот не знала. В общем, когда я забираюсь внутрь, говорю водителю, куда ехать, и машина трогается, скользя в свете фонарей по пустынным улицам и площадям, то чувствую, как всё, что я делала этим долгим, наконец-то подошедшим к концу вечером, постепенно растворяется: исчезают лица парней, с которыми танцевала, пила, курила, исчезает вся эта пошлость, вообще всё вокруг – и мне становится хорошо. Именно в такие моменты я и думаю о тебе. Чувствую, как всё это исчезает, и понимаю, что, если убрать из моей жизни всё лишнее, останешься только ты.
Вот только думать о тебе нелегко. Особенно после того, что случилось. У меня так мало зацепок, так мало запомнившихся образов, что я почти всегда возвращаюсь к одному и тому же: ты сидишь на диване у нас дома, в Болгери, в наушниках, отрезающих тебя от мира, а мы с друзьями уплетаем равиоли. И будет другая вечеринка, и другое такси, но, похоже, это моё лучшее воспоминание.
А иногда ты мне снишься. Сегодня, например. Потому-то я пишу тебе, нарушая со своей стороны обещание, которое – уже и не помню зачем – сама у тебя вырвала: что ты больше не станешь мне писать; ты – мне.