Колибри

Болгери, 11 сентября 1981 г.

Луиза, моя Луиза,

вернее, увы, не моя, просто Луиза – и всё (Луиза Луиза Луиза Луиза Луиза Луиза Луиза, твоё имя звенит у меня в голове, и я не знаю, как это прекратить): ты говоришь, я сбежал. И это правда, но после того, что случилось, и угрызений совести, мучивших меня столько невероятно долгих дней, я стал никем – ни мной, ни кем-то другим. Я был словно в трансе: считал, что всё произошло из-за меня, ведь я же был с тобой, когда это случилось, потому что был с тобой счастлив. И я по-прежнему так считаю.

Теперь говорят, что это была воля Божья или судьба и прочая чушь, но я вусмерть разругался с Джакомо, обвинив во всём его, а родителей даже видеть не хочу. Знать, где они, мне нужно лишь для того, чтобы с ними не встречаться. Если я и сбежал, моя Луиза, вернее, увы, не моя, просто Луиза – и всё (Луиза Луиза Луиза Луиза Луиза, твоё имя звенит у меня в голове, и я не хочу, чтобы это прекращалось), то сбежал не в ту сторону, как перепуганные фазаны, которых я видел, когда работал пожарным, во время лесного пала отчаянно летевшие прямо к огню, с каждым взмахом крыльев приближаясь, а не удаляясь от него, пока пламя не охватывало их целиком. Я даже не осознавал, что бегу: у меня было столько дел, от которых бросало в дрожь, да ещё этот цирк с Монтекки и Капулетти, из-за которого я не смог пролезть под живой изгородью (пусть я был расстроен, Луиза, но всё равно как-то можно было, Луиза, я не отрицаю, Луиза Луиза Луиза Луиза), но я не смог, и даже с тобой не попрощался.