Колючка и стихоплёт

Кирилл остановил руку Малики на границе пижамных штанов, боясь, что ещё немного, и он уже не будет её слушать, сосредоточится на ощущениях.

— Не говори так о себе. Всё, чего я добился, — это твоя заслуга. Все мои победы — это твои победы. И самое главное, никакая ты не простая училка, а самая лучшая. Они тебя боготворят, я уверен. Ты хотела быть как Молекула? Ты ни капли не хуже.

Малика почти не слушала, зацепилась мыслью за одно предложение и прокручивала его в голове, формируя в идею.

— Ну, раз твои победы — это мои победы, будешь отдуваться за нас двоих. Изобразишь моего парня. Не хочется услышать за спиной что-то вроде: на эту сколопендру ни один нормальный мужик не позарится.

Кирилл забрал полотенце, сам стёр остатки чая с живота.

— С одним условием, — он прищурился, оглядывая Малику.

— Кто б сомневался! Что за условие? — она задумчиво перечислила: — Месяц готовить завтрак? Найти всем твоим носкам пару? Украсть бинокль у соседа?

— Покажи свою татушку.

Малика нахмурилась, но сразу не отказала. Обдумывала условие несколько минут. Поднявшись, расстегнула джинсы, чуть стянув их вниз, заколебалась, но обратно не надела. Выждав несколько секунд, она спустила джинсы на бёдра, открыв вид на нижнее белье: простое белое, без кружев. Удерживая пальцами повисшие штаны, бросила взволнованный взгляд через плечо.

— Обещай, что не будешь трогать.

— Что? — Кирилл растерялся, в ушах шумела кровь, дыхание стало поверхностным.

— Руками не трогай, — начальственно повторила Малика и развернулась спиной.

Она пустила резинку трусиков еще на несколько сантиметров, ожидая реакции, но он недоумённо выдохнул:

— Тут ничего нет.

Малика спустила белье ещё ниже, оголила округлую ягодицу. Граница загара выделялась чётко, будто её провели карандашом. Не обласканная солнцем кожа была смуглой, но на фоне насыщенного летнего загара спины, казалась светлой.

Кирилл приподнялся на коленях, его взгляд упёрся в татуировку в виде пёрышка размером с монетку. Забыв строгий приказ не прикасаться, он потянулся рукой и погладил графичный рисунок подушечкой большого пальца. Почти сразу увидел мурашки, выступившие на коже Малики. Не сдержавшись, судорожно выдохнул.

Малика вздрогнула.

— Обещал не трогать.

— Не обещал, — напомнил Кирилл. — Почему пёрышко?

— Потому что ты индюк общипанный, — Малика резко дёрнула пояс джинсов, натягивая их вместе с нижним бельём.

Кирилл, опустившись на пятки, сложил руки на коленях, будто примерный ученик.

— Красиво, а почему не слева на груди? — напомнил он вопрос, заданный летом насчёт расположения его татуировки.

— А догадайся, — мстительно фыркнула Малика, застёгивая молнию. — Теперь твоя часть сделки: сыграешь роль моего парня. Молекуле можешь не врать, он до сих пор в культурном шоке, что я учительницей работаю, хватит бедному дядьке и одного инфаркта.

Четвёртого февраля никакие доводы не смогли убедить Малику надеть платье и каблуки. Она натянула привычные джинсы, белый свитер, волосы собрала в высокий хвост, правда, воспользовалась косметикой. Кирилл вышел из спальни ненамеренно одетый как для семейного фото, в точно таком же сочетании цветов: джинсы и белый свитер. Малика отправила его переодеваться, заметив, что это уже чересчур.

Оказавшись в родном городе, они на время разошлись по квартирам. Малика оглядела свою полуголую комнату, наконец признала, что выглядит та убого и неуютно, а вовсе не просторно и оригинально. Отец ничего не изменил, просто перешёл жить в соседнюю квартиру к новой жене, где уже до его вторжения сформировался домашний очаг. В старой квартире в качестве рабочего кабинета пользовался только кухней. Василиса Максимовна ещё несколько лет назад переехала к Шурику и активно взялась за обустройство нового жилища.

Эта квартира должна была достаться Малике по наследству, а пока просто приходила в запустение, выполняя роль склада для старых ненужных вещей и затёртых воспоминаний.

Чтобы скоротать время до выхода, Малика принялась перебирать обрывки листов со стихотворениями Эдьки, которые ещё не отдала в типографию. Задумавшись, не услышала, как открылась дверь. Профессор остановился на пороге комнаты, глядя на неё как на привидение: о приезде она не предупредила.

— Малика?

— Кто же ещё, — не слишком дружелюбно откликнулась она.

Профессор молча снял куртку, выложил на стол несколько новых, запакованных в целлофан колод и крикнул из кухни:

— Раз уж ты здесь, посиди на картах.

Малика вздрогнула и с мрачной готовностью зашла на кухню. Полгода ей удавалось избегать этого разговора, отец обходился без её услуг, видимо, нашёл временную замену.

Она отодвинула карты в сторону и, глядя прямо в глаза, смело заявила:

— За этим больше не ко мне.

Профессор обернувшись, вонзился матово-чёрными глазами в её лицо, чуть сощурился, пытаясь вспомнить, сколько Малике лет. Не вспомнил. Оглядел выразительное лицо стоящей перед ним едва знакомой девушки. В необычных раскосых глазах не было и тени смущения, только вызов и упрямство. С горечью осознал, что она и правда не ребёнок.

— Кирилл? — угрюмо спросил он и сам же ответил: — Кирилл, конечно.