Колючка и стихоплёт

Ещё через месяц Малика, не дожидаясь извинений Кирилла, сама нашла для него оправдание: он интуитивно почувствовал, что Стас бесхарактерный слабак и алчный подлец, раз уж так легко продал свои чувства к ней, поступился симпатией ради сомнительного заработка. Кроме боли и взаимного унижения, у них ничего бы не получилось. Так что Эдька действительно её спас.

За несколько дней до защиты дипломной работы Малика вернулась в родной город, чтобы навестить Молекулу. Она не признавалась самой себе, что едет к учителю как к единственному человеку, с которым можно, не стесняясь, говорить о Кирилле.

Пётр Петрович радушно принял Малику. Усадив на кухне, засуетился, раскладывая на столе всевозможные лакомства. Не забыл и про рахат-лукум. Когда он поставил турку на огонь, Малика словно ненароком поинтересовалась:

— Эдька вас навещал?

Пётр Петрович отвлекся от созерцания коричневой пенки всего на секунду. Мельком взглянул на Малику и хмуро выдохнул.

— Навещал. Через день после вечера встречи выпускников.

Сварив ароматный кофе, он разлил горячий напиток по маленьким чашкам и сел напротив. К своей порции не притронулся, смотрел на Малику одновременно с жалостью и злостью. Когда она почти допила кофе, не сдержался:

— Ты любишь Кирилла.

Малика вздрогнула, едва не уронив чашку.

— Естественно, он мой лучший друг, хоть и придурок редкостный.

Учитель слегка качнул головой.

— Я не вмешивался, ждал, что вы сами осознаете, примете… — он устало опустил плечи и, кажется, не планировал заканчивать мысль.

Малика наклонилась над столом, привлекая к себе внимание Петра Петровича.

— О чём вы?

Он задумчиво подпёр щёку, сказал веско, размеренно:

— Вам встретилась слишком большая любовь, неподъёмная. Не доросли вы до неё. Это огромное чувство оказалось вам не по размеру. Чересчур рано вы повстречали друг друга. Для такого чувства нужно созреть, чтобы принять полностью, всей душой. Слишком долго вы довольствовались только частью этой всепоглощающей любви, из-за тумана не видели бескрайнего моря, барахтаясь в прибрежных волнах. То, что смогли осмыслить, называли дружбой. «Лицом к лицу лица не разглядеть, большое видится на расстоянье[1]…»

Видно было, что озвученные мысли давно его беспокоили, и он был рад наконец выплеснуть их.

— Только не говорите, что вы тоже не верите в дружбу между мужчиной и женщиной, — привычно ощетинилась Малика.

— Верю, конечно. Но это не ваш случай. Вы никогда не были просто друзьями. Сами чувствовали, что этого мало, оттого и придумали себе родственные связи.

Малика вскочила, уже приготовилась спорить, но конвульсивно вздохнула и снова рухнула на стул.

— Ну вас на фиг. Не могу я его любить. У него глаза разные, и жрёт он как Робин Бобин Барабек[2].

— Малика, это и есть любовь. То, что ты чувствуешь. Это она самая.

— А он меня любит? — с опаской поинтересовалась она, избегая прямого взгляда.

— У него спроси.

[1] Строчки из стихотворения С. Есенина.

[2] Робин Бобин Барабек — персонаж шуточного стихотворения К. И. Чуковского. Крайне прожорливый джентльмен.

После разговора с учителем Малика вернулась домой и, обложившись исписанными страницами, надолго погрузилась в изучение черновиков Кирилла. Предыдущий год у стихоплёта выдался как никогда плодовитым. Она разложила помятые листы, пытаясь соблюсти хотя бы приблизительную очерёдность. Последние черновики она выпросила у него в конце января, но интересовало её другое стихотворение — его Малика нашла летом на веранде, судя по дате, написано оно было раньше, после неудавшегося соблазнения с ликёром. Кирилл обещал его подарить, да так и оставил в блокноте. Найдя измятый листок, Малика вонзилась в него взглядом в поисках одного-единственного имени. Имя нашлось, но почему-то выглядело не так, как она прочитала его почти год назад. Первый слог «Ма» ей не привиделся, так же, как и последняя округлая буква «а», а вот прописная «р» оказалась короткой и слишком заострённой сверху. Такой же несуразной выглядела предпоследняя буква «н», у неё неожиданно появилась талия.

Малика сжала губы, накрыла ладонью рот, боясь, что выкрикнет собственное имя. Под стихотворением никогда не было имени «Марина». Она перечитала последнее четверостишие.

Звёзды распахнули пасти,

Темноту едят.

Попросил я у них счастья —

Дали мне тебя.

— Ну я и слепошара, Эдька, — заторможено прошептала она.

Всю обратную дорогу в город Малика уговаривала себя встретиться с Кириллом, но не могла себе даже представить, как после нанесённой обиды подойдёт к нему первой. Что бы там ни сказал Молекула, поступка Кирилла это не отменяло. Он действительно заплатил Стасу, превратив её первую влюблённость в безответные горькие чувства. К тому же сам Кирилл отстранился и четыре месяца избегал встреч. Не предпринял ни единой попытки увидеться или поговорить, молча отказался от их дружбы. Продолжая так размышлять, Малика почувствовала возвращение обжигающего гнева. Так она ни до чего хорошего не додумается и уж точно не простит Эдьку.