Колючка и стихоплёт

Малика слегка оттолкнула его, только сейчас заметив, что во время поцелуя он основательно её придавил. Она пригладила волосы и ощупала языком непривычно распухшие губы.

— Отличник хренов, — беззлобно обругала она Кирилла. Прищурившись, разглядела в темноте его лицо, — не стыдно тебе так лапать меня, и это при живой Наташе?

Кирилл потёр переносицу.

— Стыдно, но не сильно. Тебе тоже пятёрка, Кирюха.

Малика улыбнулась.

— Завела я тебя, признавайся? Ты, кажется, позабыл, что я пацана напоминаю.

Уперев ладонь в стену, Кирилл наклонился к Малике.

— Не стригись больше. Пожалуйста, — и неожиданно поцеловал, легко, невинно, чуть прижавшись к её мягким губам, — спасибо, Кирюха. Это было… поучительно.

К Наташе он не пошёл, выбрался из квартиры, словно из логова дракона, ощущая себя рыцарем, поверженным в неравной битве. Сердце тарахтело, ноги не слушались, а губы распухли, напоминая о пылкости Малики. Он сам не мог понять, что чувствует. Однозначно, неправильно и ненормально, что Колючка его так взволновала. Шуточное обучение поцелуям вылилось в совсем не шуточные эмоции.

Едва он открыл двери в свою квартиру, как столкнулся с мамой. Присмотревшись к его лицу, она слегка сдвинула брови и перекинула кухонное полотенце на другое плечо.

— У Наташи был?

Кирилл опустил взгляд, сосредоточился на развязывании шнурков.

— У Малики, — честно признался он, позабыв, что его лицо разукрашено следами страстных поцелуев.

Василиса Максимовна удержала улыбку с неимоверным трудом, постаралась сохранить безмятежность.

— Ужинать будешь?

— Потом, мам, сначала приму душ.

— Малика что-то давно в гости не заглядывала.

Кирилл поднял лицо, через растрёпанную челку лукаво блеснули его глаза:

— Вчера была.

Он скрылся в своей комнате, не обратив внимания на задумчивость мамы. Она ещё какое-то время простояла в проёме двери, хмыкнула и вернулась к приготовлению шарлотки.

На следующий день после «поцелуйного экзамена» Малика заняла наблюдательный пост на подоконнике. Проводила взглядом Кирилла, бравым шагом скрывшегося в соседнем подъезде. Довольно скоро она отвлеклась на разговор, состоявшийся прямо под её окном. Местные сплетницы обсуждали внезапную полноту Танечки и её вечерние вояжи на пустырь в компании Виталика. Карина Карловна, как самая сообразительная, безапелляционно выдала правдоподобную версию: Танечка беременна. И, естественно, это заметили почти все, кроме Кузякиных, не желающих признавать очевидное.

— В любом случае это не простуда и не жировик — само не пройдёт и не рассосётся.

Собеседницы послушно закивали и не забыли вспомнить о падении нравов у современной молодёжи.

— Что деется, подружки, — осуждающе покачала головой другая бабулька, — Камарицкий-то, кобель, кажется, с Колючкой спелся. Говорят, видали их в парке целующимися.

Карина Карловна округлила глаза в непритворном изумлении: как такая новость могла проскочить мимо неё?

— Враки, он свою Наташу обожает и на соседку не променяет. С Маликой они как брат с сестрой.

Посмеявшись над свежими сплетнями, Малика как можно незаметнее сползла с подоконника и хотела выскользнуть на улицу, но в коридоре столкнулась с Сан Санычем.

Женщина в замешательстве отступила, забыв съязвить. Выглядела так, словно её треснули по голове, и сознание ещё не вернулось, оставив телу два инстинкта: дышать и моргать.

Малика перевела взгляд на Профессора, уже собирающего карты с чёрной скатерти. Видимо, Кузякина-старшая наведывалась по делу и результат гадания её сильно потряс.

Подслушанная сплетня и растерянный вид Сан Саныча очень быстро сложились в главное событие десятилетия: Танечка обвинила Виталика в изнасиловании и, кажется, подала на него заявление. Жители пятиэтажки разошлись во мнениях и спорили до хрипоты, началась гражданская война местного масштаба. Молодёжь, близко знакомая с Танечкой, не верила в её безгрешность и роль жертвы, но взрослое поколение восстало против негодного подлого Виталика, совратившего малолетку, хотя на момент «совращения» парень сам не достиг совершеннолетия. Дело приняло серьёзный поворот. Беременность Танечки Кузякины скрывали и отрицали, им хватало стыда из-за грехопадения дочери. Они напирали на сам факт совращения и требовали возмездия.

Малика, знакомая с подлой натурой бывшей одноклассницы не понаслышке, разозлилась больше всех. Если ей достался только ярлык воровки и отметка в личном деле, то Виталику грозила тюрьма. Она до последнего не могла поверить, что Танечка пошла на такой низкий шаг. Несмотря на свою гнусность, обвиняемого она на самом деле любила, да и Виталик явно не был к ней равнодушен. Стыд перед родителями заставил её поступиться своими чувствами.

Дважды Малика пыталась поговорить с Танечкой, вразумить её, убедить остановить этот скандал, пока не поздно. Первый раз Танечка просто позорно сбежала под крыло матери, а во второй — вроде выслушала, но ответила категорично и злобно, хотя в глазах притаилась боль.