Колкая малина

Кто сам себя не слышит,
К тем не достучаться.
Глянь! Одни рыдают,
А эти веселятся.

И на этом варится словесное дерьмо
И облепляет гнусом руки и лицо.
В это время года мало сквозняков,
За что и накопилось нравственных долгов.

Бренькает гитара, парит как к дождю,
Я же свою водку чифиром перебью.
Внаглую им всё же песню пропою,
Как на их могилки печеньки принесу.

Сам себя не предлагай, если не позвали,
И лучше даже не гадай, как тебя назвали.
У кого-то морда от дерьма разъелась,
А у кого-то шея под каской разболелась.

Им кажется, что девка ходит без трусов,
Что очень возмущает за нравственность бойцов.
Того никто не видел, но, если говорят,
То даже через стены истину узрят.

И к вам кого-то с ордером пришлют,
А очевидцы сами набегут.
И забулькает словесное дерьмо,
Чесоткой налипая на лицо.

Хворобы

Говорят, что виноват: в драку не ввязался,
Но всё же плюнул незаметно в сторону врага,
Но зато публично от присяги отказался,
И пошли в атаку без меня.

А враги, как волки из трущобы,
Тоже норовят атаковать.
А во мне живут свои хворобы,
Я просто не умею убивать.

Меня крестили бабушки в подвале,
И на меня шептали при свечах.
Они грехом убийство называли
И просили жить без крови на руках.

Я зря тогда плевался на врага.
Я своей хворобой рассужу,
Что и волк совсем не Сатана,
Если вышел защитить свою семью.

Теперь из всех спасешься ты один,
Что только своей кровью заплатил
И, вопреки стратегии войны,
Никого не сжёг и не убил.

Моя хвороба на Святой земле,
Моя атака – страстная молитва,
Славянский Спас на жертвенном Кресте,
Ведь кровь – не родниковая водица.

Адажио

Она ходит в платье кутюрье Антони,
А я – в затертых адидасовских штанах.
Она слушает Томазо Альбинони,
А я – песни под гитару во дворах.

Она, как космос, далека и недоступна,
А светит словно полная Луна.
Как икона в Храме – неподсудна,
И в то же время, будто мрамор, холодна.

Я ещё охоч был фантазировать,
Когда сам себя не мог унять.
Меня тогда могли казнить или помиловать,
Мне всё хотелось в ней обожествлять.

Я придумал и Томазо Альбинони,
И портрет от Пабло Пикассо.
Меня тянуло к призрачной Мадонне,
Как тянет птиц в открытое окно.

Сказали, что Мадонна повенчалась,
И, словно в сказке про кривые зеркала,
Больше никогда не улыбалась
И злобно, по-мужицки, запила.

Всё прячется за долгие года,
Но, слушая Томазо Альбинони,
Мне к горлу подбирается тоска
По той не поцелованной Мадонне.

Крестик