Коллапс. Гибель Советского Союза

Горбачев единственный на совещании выражал удивление по поводу «внезапности» и глубины экономического кризиса. Вместо того чтобы продвигать план Петракова, президент СССР ждал, пока Рыжков «доработает» экономическую программу правительства. Тем самым обсуждение экономической стратегии отдавалось парламентскому собранию^[383]. И первое, и второе было пустой тратой времени. В атмосфере раскола, радикального популизма и стремления найти козлов отпущения только президент мог дать старт новой политике. Депутаты Верховного Совета проголосовали за повышение минимальных зарплат и другие затратные программы социальной защиты. Их не волновало, что для этого потребуется напечатать больше денег и что инфляция вырастет еще больше. В конце концов под давлением финансистов правительство Рыжкова предложило ввести 55-процентный налог на прибыль госпредприятий. Но Верховный Совет наложил вето на законопроект. В республиканских Верховных Советах творилось то же самое – национализм и экономический популизм подстегивали друг друга^[384].

22 мая в Кремле Горбачев возобновил обсуждение реформ. Под влиянием экономистов он признал вред от манипуляций госпредприятий и кооперативов. «Мы разбалансировали рынок», – заявил он^[385]. Чиновники в правительстве продолжали спорить о том, что делать. Реформа в польском стиле представлялась единственной альтернативой программе правительства. Они опасались, что за этим последует взлет безработицы до 15, а то и 40 миллионов человек. Глава КГБ Крючков предупредил о возможных забастовках. Дискуссия сконцентрировалась на том, каким образом компенсировать подорожание для беднейших слоев населения, и в конечном счете скатилась в обсуждение частностей. Когда повышать цены на хлеб? Русский писатель Валентин Распутин призвал присутствующих «обратиться за советом к народу». Примечательно, что идеи Петракова даже не упомянули на обсуждении^[386].

Министр финансов СССР Валентин Павлов был одним из немногих, кто настаивал на необходимости решительных действий. Он рекомендовал поднять оптовые цены на энергоносители и хлеб, объяснив, что сохраняющееся разделение между двумя советскими валютами – безналом для оптовых цен и наличными для розничных – дает правительству уникальные рычаги для стимулирования нефтяной отрасли и сельского хозяйства, избегая при этом немедленного повышения цен на потребительские товары. Горбачев вряд ли понял, о чем говорил Павлов. Во всяком случае этому предложению не было дано хода. Рыжков заподозрил, что что президент решил переложить на него неблагодарное дело – разбираться с розничными ценами, Верховным Советом и негодующим обществом, требующим отставки правительства. И без того травмированный делом АНТ, Рыжков повел себя иррационально. Он предложил поставить реформу цен на общее обсуждение – наихудшее, что можно вообразить. Через несколько дней после встречи в Кремле Рыжков выступил на телевидении с анализом экономических проблем и объявил, что придется поднять цены. Это заявление вызвало потребительскую панику и лихорадочную скупку товаров по всей стране. Даже ближайшие помощники Рыжкова были поражены. «Очевидно – [у Николая Ивановича] сдали нервы», – вспоминал Горбачев^[387].

Как бы то ни было, в Верховном Совете СССР запланированную экономическую реформу сверху снова отвергли. Возмущенные парламентарии опять вернули правительственную программу на доработку, поставив крайний срок – сентябрь. Правительство Рыжкова было обречено, но уходить в отставку не собиралось^[388].

БИТВА ПРОГРАММ