Коллекция поцелуев

По ее щекам ручьями текли слезы. Я же в кои-то веки не плакала. Это уже было слишком. Я не могла переварить услышанное. Воспоминания о нашей семейной жизни менялись на глазах, приобретая совершенно иной оттенок. Моя мама изменила первой.

– Зэй… – Она положила свою руку на мою, и я позволила ей, чувствуя себя холодным, безжизненным телом. – Прошу тебя, не злись на него. Он пытался, на самом деле пытался. Мы оба. И мы по‐прежнему очень любим вас с Зебби. Вы – наш лучик света в царстве тьмы. Папа очень скучает по тебе. – Она резко и тяжело вдохнула. – Я не могу винить тебя за то, что ты так злишься на нас. Мы оба совершили много ошибок, неправильных поступков, которые нам очень хотелось бы изменить. Мне очень жаль.

Я все еще молчала. Для меня это был перебор. Мама убрала руку и встала. Я тупо смотрела туда, где она сидела, даже когда она ушла. На целых пять минут мой мозг отключился, и я попросту не могла ни о чем думать. Затем сознание вновь вернулось ко мне и захлестнуло мыслями и эмоциями, да так, что я едва могла дышать. Мои родители просто запутались. Как и я. Как и Зеб. Как и Лин, спиной прикрывавшая Монику, и Моника, влюбившаяся в парня, который нравился мне. Все мы всего лишь люди. Все совершаем ошибки. Иногда нам везет, и все заканчивается хорошо, а иногда эти ошибки настолько велики, что забирают у нас самых дорогих людей, разрушают отношения и переворачивают всю жизнь с ног на голову.

Я встала, покачиваясь, как зомби, и приготовила одежду. Затем направилась в ванную принять душ. Собравшись, я тихо села на диван рядом с Зебом в ожидании прихода папы. Когда в дверь позвонили, мама открыла, и они с отцом молча посмотрели друг на друга, после чего она красноречиво кивнула ему. Ему будто стало легче, и он смог расслабиться. Я не сказала ему «привет», равно как и не попрощалась с мамой. Просто молча прошагала мимо, прямиком в апрельский вечер, и села на заднее сиденье папиной машины. Зеб радостно сел впереди.

Во время поездки я молча смотрела в окно, пока мы не приехали в приятный район многоэтажек. В квартире чувствовалась женская рука. Диваны с кремовой обивкой, подушки пастельных оттенков. Но лучше всего было вовсе не это. Папа подошел к собачьей переноске и выпустил оттуда желтого лабрадора. Пес радостно прыгал вокруг, махая тяжелым хвостом и чуть не сбивая нас с ног. Мы с Зебом засмеялись и наклонились, чтобы погладить его.

– У тебя есть собака! – воскликнул Зеб, позволив псу облизать его лицо.

Мы всегда хотели собаку, но у мамы аллергия на шерсть.

– Ага. Знакомься, это Сэйди.

Папа прикрепил поводок к ошейнику, и мы втроем вышли на улицу. Он вручил поводок Зебу, и Сэйди потащила его вниз по улице. Братишка побежал за ней, размахивая долговязыми конечностями. Папа усмехнулся и скрестил руки на груди. Пока он смотрел вслед Зебу, я смотрела на него – на того, на кого, по словам всех знакомых, была так похожа. Эти круглые глаза шоколадного оттенка – мои глаза, темные кудри, которые нам обоим так тяжело было приводить в порядок. В этот момент мое сердце сжалось при мысли о том, через что ему пришлось пройти, в том числе из‐за моего отвратительного поведения и злобы. Я обвила рукой его талию и прижалась к нему. Он растерялся, удивленный этим поступком, а затем тоже крепко приобнял меня рукой, дав возможность почувствовать себя любимой и защищенной. Я не хотела отпускать его, как и он меня, и мы оба стояли, не двигаясь. И не отпуская друг друга.

Глава двадцать седьмая

В ПОНЕДЕЛЬНИК В ШКОЛЕ Я ПОЧУВСТВОВАЛА себя совершенно по‐другому. Я изменилась. Впервые за невыносимо долгое время я чувствовала тепло солнца, выглянувшего из‐за туч, нависших надо мной.

Ланч прошел несколько неловко, поскольку к нам присоединился Дин. Я старалась избегать его взгляда, поскольку все еще чувствовала себя неловко. К тому же, когда сидишь за столом с парнем, обсуждать некоторые вещи становится не слишком удобно, однако я подавила в себе сожаление по этому поводу.

За пять минут до звонка я взглянула на часы и решила, что пришло время огорошить своих подруг. Сказать им то, что так сильно угнетало меня.

– Я не буду отбираться в чирлидеры на следующий год.

Они обе были шокированы. Даже Дин был потрясен.

– Это все из‐за того дурацкого кувырка? – спросила Моника. – У меня тоже получается не очень. Мы могли бы потренироваться вместе.

– Бесполезно, – отрезала я. – Я много раз пыталась, но у меня так ничего и не вышло.

Высказав наболевшее вслух и увидев реакцию подруг, я почувствовала, как ощущение поражения, которое я долго прятала в глубинах своей души, захлестнуло меня. Мысль о том, чтобы бросить чирлидерство, звучала в голове как синоним предательства своих девчонок. Впервые в жизни я окажусь вне нашей движухи, вне всего дурачества, без своей формы, без игр и… без своих друзей. Но они смогут двигаться дальше и без меня, так же как в следующем году поступят без меня в колледж. Горечь утраты, сопровождаемая ощущением тревоги, разъедала меня изнутри, а я ничего не могла с этим поделать. Все было безнадежно.