Коллекционер

химическим карандашом номер, а через некоторое время устраивали

проверку, прежние номера зачеркивали и писали новые.

Но находились умники, которые занимали очередь и, вместо того

чтобы выстаивать, зябнуть на ветру или мокнуть под дождем, шли домой и

преспокойно попивали чаек, а когда их очередь подходила, они были тут как

тут и норовили отовариться на общих основаниях.

Именно так и поступил в этот раз глухонемой Савелий. Женщины

возмущались, но связываться с ним было опасно. Знали: осрамить ему на

людях, черту бесстыжему, ничего не стоит. Был у него такой обычай, чуть

что, спускает штаны и показывает голую задницу.

Женщины шумят, а Савелий уже деньги продавцу протягивает. И тут

вдруг появляется наш деятель с портфелем. Он с этим портфелем ходил в

баню, но очередь не знала, откуда и куда он шел. Для женщин в очереди

человек с портфелем мог быть только начальником.

А поскольку никого другого с портфелем в ту пору рядом не было, они

в отчаянии ухватили "академика" за пуговицу и потащили к продавцу со

словами: "Вот гражданин уполномоченный сейчас тебе покажет, как бананы

без очереди отпускать!"

Продавец знал, что "академик" никакой не уполномоченный, но, на

всякий случай, прекратил отпускать товар. И "академик" знал, что он не

уполномоченный, но все равно потребовал накладную.

И хотя Савелий успел-таки отхватить гроздь бананов, все в очереди

были довольны и все повторяли: "Что ни говори, а общественность большая

сила". Так родилась легенда о том, что наш пенсионер не просто пенсионер,

и даже не бывший научный работник, а уполномоченный от общественности.

И с тех пор его иначе как Общественностью никто не называл.

Поначалу он инспектировал только торговые точки. Пройдет, бывало,

вдоль очереди, послушает, кто, чем недоволен, достанет блокнот и что-то

запишет. А еще он просил взвесить себе тридцать граммов ветчины и

проверял точность на аптекарских весах, которые таскал с собой в портфеле.

И если у него хоть на грамм не сходилось, требовал жалобную книгу. И как

ни странно, получал ее без звука. Да, ту самую книгу, до которой добраться

было труднее, нежели до Кощеевой смерти, продавцы выкладывали перед

ним безропотно.

Общественность все расширял зону действий. Вскоре в его "ведение"

перешли парикмахерская, баня, пункт приема стеклопосуды и мастерская

ремонта обуви. Постепенно он превратился в какого-то профессионального

уполномоченного на общественных началах. В его лексиконе появились

такие причудливые обороты, как "недодача сдачи", "обмер посредством

недовеса" и даже "потянутие крана в обход прейскуранта".

Однако в последнее время Общественность как-то сник. Изредка он все

еще совершал набеги на торговые точки, но его уже никто не боялся и не

уважал. Даже те, чьи интересы он пытался защищать, больше не уважали его.

А перестроиться он так и не сумел, в его годы было поздно разучивать новую

роль.

Внешне Общественность оставался все тем же румяным старичком с

тимирязевской бородкой, свидетельствующей о его научном прошлом, но

внутри у него что-то сломалось. Куда только делась начальственная повадка,

появилась суетливость, угодливость во взгляде.

Но его деятельная натура все еще давала о себе знать, теперь он

"инспектировал" все больше не магазины и предприятия коммунального

хозяйства, оттуда его гоняли, а частные дома.

Простого народа он чурался, там могли и накостылять в случае чего, c

новыми богатыми у него были особые счеты, туда его на версту не

подпускали, оставались только дачи советской аристократии, куда он

причислял и бывших торговых работников. В дома этот реликт обычно

проникал под предлогом сбора подписей в защиту какого-нибудь

экологического объекта.

- Извиняюсь, так сказать, за вторжение, - расшаркивался он у порога,

но я подумал, что вам небезразлична судьба уникального природного

объекта.

И, если его впускали, доставал из своего видавшего виды портфеля

книгу с картинками, - вот, посмотрите, это плаун булавовидный, который

занесен в Красную Книгу.

После чего он многозначительно умолкал на некоторое время, давая

возможность хозяевам дома во всех деталях рассмотреть волосатую зеленую

веревку. После чего он продолжал:

- Этот вид, можно сказать, стал жертвой всенародной любви к вождям.

В сталинские времена им украшали портреты классиков марксизма-

ленинизма, и почти полностью уничтожили популяцию.

Тут он опять умолкал, давая возможность хозяевам высказаться по

поводу сталинского прошлого. И только после этого извлекал на свет

бумажку с подписями граждан в защиту плауна.

- В Шевелевском овраге еще встречаются отдельные экземпляры, а эти

оккупанты из Новой Кирсановки, хотят его засыпать, и устроить на его месте

теннисные корты для олигархов. Вот мы тут, то есть общественность,

собираем, так сказать, подписи в знак протеста.

Теперь у Общественности были три заветные ноты, с помощью

которых он мог сыграть свою любимую пьесу на тему "что было, что будет,

что на сердце лежит" - славное прошлое, убогое настоящее и экология.

Разговорить человека, который попадался на эти приманки, и вызнать всю

его подноготную, для него не составляло труда. Чаще всего в его сети