Коллекционер

остановила на полпути к рыбалке, но он был уже не тем стяжателем-

романтиком, а жестоким и циничным вором, которому деньги были нужны

ради денег.

Тот, кто бывал в Средней Азии, наверно слышал про риштру. Это

такой червь, который внедряется в человеческое тело, и разрастается там до

таких размеров, что бывает трудно определить, где собственно мышечная

ткань, а где эта самая риштра. При этом, человек долгое время не испытывает

никаких неудобств - паразит высасывает из него здоровье незаметно.

Примерно то же самое происходило и со Стасом. Чтобы увеличить

свою долю доходов, он без зазрения совести завышал стоимость работ, и

урезал фактические расходы. В результате, дороги, которые он строил, уже

через несколько месяцев после приемки, превращались в пересеченную

местность. Приемщикам он затыкал рот взятками, а, если попадались

несговорчивые, то люди с бейсбольными битами живо делали их более

покладистыми. Он обнаглел настолько, что стал шантажировать чиновников

связями с самим собой. И все это делалось по наущению женщины, которая

толком не знала, как распорядиться деньгами.

У нее был коттедж в шикарном поселке, но она никого в нем не

принимала, у нее было колье за тридцать тысяч долларов, но ей некуда было

его надеть, у нее была дорогая машина, но она не умела ее водить, да если бы

и умела, ей все равно некуда было на ней ездить. Она, как паук сплела

прочную сеть, но не на определенную жертву, а просто, потому что плести

паутину ее заставлял инстинкт.

В общем, Стас и Кира жили в гармонии, пока на их горизонте не

появилась Евгения Завьялова. Это была не разлучница с ногами от ушей, а

просто женщина, подстриженная "под мальчика" с глубоко посаженными

глазами и тонкими губами, не потомственная колдунья, а рядовая служащая

- сотрудница областной прокуратуры.

Что касается плотницкого дела, то Петру Сдобникову во всей округе не

было равных. Это признавали и местные, и заезжие мастера, кроме того, он

мог сделать проводку не хуже электрика, а при необходимости и печку

сложить, вот только личная жизнь у него никак не складывалась.

Говорили, что он робок с девушками, но это было не совсем так, он

спокойно мог разговаривать с любой девушкой на любые темы, но, как

только возникала ситуация, когда требовалось выяснить отношения, он

превращался в форменного чурбана.

Психологи наверно объяснили бы это не столько робостью, сколько

гордостью, такие люди обычно стараются никого ни о чем не просить, чтобы

не нарваться на отказ и уж тем более на насмешки. Но рядом с Петром

психологов не было, и его проблема так и оставалась необъясненной.

Впервые он столкнулся с ней в пятнадцать лет, когда влюбился в

девушку Веронику из параллельного класса. Ее отец был полковником. Всю

жизнь он мотался по стране, и в голове у него все перепуталось - события,

лица, города. Когда он вышел в отставку, и осел в поселке, то долго не мог

привыкнуть к тому, что это не Сибирь и не Прибалтика. Однажды он купил

машину дров по случаю, хотя все дома в поселке давно отапливались газом, а

с Общественностью, который не замедлил явиться к нему с визитом, он

поздоровался по-литовски.

Вероника тоже казалась не от мира сего, прежде всего потому, что

была на целую голову выше своих одноклассников. Одевалась она в какие-то

балахоны, на голове носила кожаный обруч, а глаза ее, даже в ясную погоду,

сохраняли печаль пасмурного дня. Среди мелких и суетливых

одноклассников, она казалась представительницей какой-то вымершей расы,

последней из племени высоких и благородных людей, которым в этом

балаганном мире просто нет места. Петр наверно ее идеализировал, девушка

как девушка, просто очень длинная и оттого, наверно, несчастная, она,

может, и хотела быть как все, да не могла из-за своего непомерного роста, но

ему она виделась в каком-то романтическом свете.

Он смотрел, как она осторожно ступает по снегу, и думал, что это

оттого, что ее нежные ступни ощущают холод даже через сапожки. А, когда

кто-нибудь вдруг ее о чем-то спрашивал, а она отвечала невпопад, он думал,

что это оттого, что она мысленно все еще там - в стране высоких людей.

Такая мечтательная девушка должна много читать, - решил Петр, - и

записался в библиотеку. Каждый день он раскрывал перед собой том

энциклопедии, и прочитывал десять страниц, а потом по несколько раз

прокручивал прочитанное в памяти. Получалось, что одну неделю он думал

только на букву "и", а другую только на "к".

Сестра посоветовала ему стихи, и он обложился Есениным, Блоком и

Евтушенко. В стихах было что-то магическое, любая истина, вроде "в

холодную погоду надо теплее одеваться", если ее написать стихом

приобретала, какой-то особый смысл.

Однажды Петру почему-то взбрело в голову, что такая девушка, как

Вероника, просто не может не любить музыку. Он представлял ее за

фортепьяно, в комнате с распахнутыми в сад окнами, как в каком-нибудь

фильме про старые времена. Он поехал в Москву, купил там пластинку с

венгерскими танцами Брамса, слушал ее каждый день, и представлял, что это

играет не какой-то там Эмиль Гилельс, как было написано на обложке, а его

Вероника в комнате с окнами, распахнутыми в сад