Коллекционер

В общем, парень свихнулся, как это обычно бывает с ребятами его

возраста, склонными к романтически переживаниям.

Он не знал, что ему делать со своей любовью, но инстинктивно

старался быть поближе к кумиру. И вот однажды в школьном буфете, он

услышал ее серебряный голос, который не спутал бы с тысячью других. Она

разговаривала с подругой.

-Ты Чашкина из 10 "Б" знаешь?

-Ага.

- Так вот, он пригласил меня в кино, сидел и бздел весь сеанс, как

козел. На нас люди оборачивались.

- Наверно черного хлеба наелся или горохового супа.

- Мне насрать, только я с ним больше никуда не пойду. Со стыда сквозь

землю хотелось провалиться, а он после сеанса еще целоваться полез.

Грубые слова для кирсановских ребят были так же естественны, как

грязь под ногтями, это был их родной язык. Но с образом Вероники, который

сложился в сознании Петра, они никак не вязались. Ангел раскрыл рот, но

вместо небесного пения раздался собачий лай.

Цветок любви засох в одночасье, и его выкинули на помойку, но сосуд,

где он цвел и благоухал, оставался пустым. После этого случая Петр навсегда

покончил с кумирами, а заодно и с самосовершенствованием. Он сдал в

библиотеку поэтические сборники, забросил под диван Брамса, и пошел

учиться плотницкому делу в вольную бригаду к своему дяде.

С некоторых пор он сошелся с женщиной по прозвищу Котлета. Она

работала в столовой пансионата связистов, но прозвище получила не за это, а

за то, что ее "жарили" все кому не лень. Это была женщина с торсом

дискоболки и лицом вохровки.

Петра она встречала с мрачной улыбкой и без всяких прелюдий

укладывала в койку. Ее большое тело постоянно требовало общения, чего

нельзя было сказать о голове. Из всего, что она произносила, самым

значительным был вопрос: "Ну, как там?". Причем, это могло касаться и

погоды, и политики, и полового акта.

Впрочем, Петра это, казалось, вполне устраивало, он относился к ней

по дружески, и даже проявлял некоторую нежность - дарил ей черные

колготки пятьдесят восьмого размера, и похлопывал по крутому заду.

Анюту он видел и раньше, но только по телевизору. Про нее в поселке

ходили легенды. Одни говорили, что она любовница мэра Лужкова, другие -

что незаконнорожденная дочь Кашпировского, а третьи рассказывали совсем

уж невероятную историю о том, что, якобы, во время ее выступления в

военной части, один генерал так расчувствовался после исполнения баллады

про бойцов, что подарил ей танк, но она предпочла взять деньгами.

И вот они пришли к ней, один мрачный, с лучковой пилой на плече,

другой, растрепанный, похожий на студента - с рюкзачком за спиной, третий

- с дурацкой табличкой на шее, пришли и обалдели от ее красоты. Никогда

еще ни один из них не видел девушки прекраснее.

То ли Анюта растерялась, то ли вид них был такой недокормленный, а

только первое, что ей пришло в голову, было пригласить их за стол.

- Да что вы, - смутился Петр.

Зато Студент не растерялся, он спросил, где можно помыть руки, и

первым уселся за стол.

- В детдоме мы никогда не голодали, говорят, в других местах повара

воруют продукты, а у нас тетя Валя даже иногда приносила овощи со своего

огорода, у нее были какие-то особенные темно-зеленые кабачки, которые она

запекала с фаршем. Но однажды она ушла в отпуск и уехала к сыну в Сибирь,

и на ее место определили женщину, у которой была большая семья. Мы сразу

почувствовали, что у нее очень большая семья, потому что стало как-то

голодно. Даже хлеба нам не хватало, потому что у нее была корова, которая

съедала по три буханки за раз, и тогда мы решили пойти на рыбалку, чтобы

сварить уху. За две наволочки, которые наши стащили у кастелянши,

местные ребята дали нам сеть и показали место на речке, где водились окуни.

Ни одного окуня мы, конечно, не поймали, потому что местные нас

обманули, но промокли до нитки, и вдруг я увидел, что речка как будто

засеребрилась. Это течением пригнало множество мертвых рыбешек. Мы

выловили несколько штук - они оказались совсем свежие, потом мы узнали,

что где-то в верховье солдаты глушили рыбу, крупных забрали, а мелочь

брать не стали, а тогда мы подумали, что это подарок. И какую же

замечательную уху мы тогда сварили. Вот наверно с тех пор, когда меня чем-

нибудь угощают, мне кажется, что это подарок.

- Видно, вам не сладко пришлось в жизни, - сказала Анюта, и

подвинула к нему ближе тарелку супа.

- Нет, как у всех. Вот однажды в поезде я познакомился с человеком,

который, как он думал, накликал беду на тех, кого он любил, вот ему

действительно не сладко пришлось. Не помню, как его звали, кажется

Николаем. Он, как и я воспитывался в детском доме, родители, якобы,

потеряли его во время войны, но потом нашли по документам, во всяком

случае, они так ему сказали. Его отец был директором завода где-то на

Севере, а мать работала в школе, у них еще была дочь двенадцати лет. Это

была хорошая благополучная семья, и Николай тоже старался быть хорошим,

хотя ему не хватало воспитания. Он помогал отцу мыть машину, чистил

картошку вместе с матерью, и решал сестре задачи по алгебре. Родители

души в нем не чаяли, они дарили ему дорогие подарки, и не делали