Нет более беззащитного существа на этом свете, чем человек. Твоя любовь, твои привязанности, твои симпатии – всё может обратиться против тебя, и не дано предугадать, когда это может случиться. Всю осень и зиму, после того, как не стало Оли, я мучился страшными бессонницами, которые заканчивались наутро сильнейшими головными болями. Днём я что-то делал, с кем-то разговаривал, кому-то мило улыбался. Делал сверку статей в печать, сочинял рецензии на чужие работы, принимал участие в каких-то бесконечных семинарах и обсуждениях, ходил в библиотеку. Но потом с необходимостью приходил вечер, и я оставался один.
Всегда, сколько я себя помнил, я был молодым, и мало кто воспринимал меня всерьез. Я стал стариком только в этом году, из которого я не запомнил почти ни одного дня, ни одного вечера. Они все провалились в памяти, как будто их и не было. Были какие-то события, которые я помнил, потому что события происходили днем – встречи, да какие-то пустые разговоры. Еще были ночи, когда я просыпался, едва заснув, и эти ночи я тоже помнил. Иногда я снова засыпал, но чаще нет, и, зная, что заснуть уже не получится, просто читал до утра, что-нибудь, что первым попадалось под руку. Так мне попалась Лионская лекция А.Д.Сахарова, одно из самых последних его выступлений. Ему было отпущено судьбой ещё три месяца, на всё про все.
«
И в другом месте, совсем необычная мысль:
«…
***
Этой зимой мне минуло шестьдесят девять, дата не круглая, меня поздравили мимоходом, вручили денежную премию в конверте, потом выпили все понемногу – коньяку, ещё чего-то, а вечером позвонила сестра, и мы долго разговаривали. Я пытался вспомнить, как называлось то место, куда мы ходили кататься зимой на лыжах, когда были малышней. Это был овраг, зимой его заметало снегом, но в начале спуска было круто, и очень трудно удержаться от падения, катаясь на коротких лыжах с мягкими верёвочными креплениями. Но потом, после крутого обрывистого спуска был длинный пологий склон, по которому можно было катиться долго-долго, вздымая вокруг себя настоящие облака снежинок, которые сверкали и переливались на солнце всеми цветами радуги.
В тот зимний вечер я снова вернулся к Лионской лекции:
«
***
– Тебе придётся самой выбирать свое будущее, – сказал я девушке.
– То есть? – удивилась она.
Мы шли по улице, и я досадовал, что забыл зонтик, досадовал, потому что ощущение надвигавшегося дождя становилось всё отчетливее. Но Олеся хотела гулять, она взяла меня под руку, и так мы шли – она была чуть не на голову выше меня, стройная, с вьющимися каштановыми волосами, свободно падавшими на плечи.
– У тебя от природы есть всё для счастья, – сказал я. – Красота, физическое здоровье, ум, образование…
– Мне врач недавно удвоил дозу антидепрессантов, – перебила она мои комплименты.
– Разумеется. И ты начала бояться всего на свете в два раза больше, – сказал я.
– Да, – сказала она. – Лучше мне не стало.
– Тебе придется самой решить, нормальна ты или нет, – сказал я. – Понимаешь, не врач должен это решить, а только ты сама. Врач может тебе помочь, на время, в самом лучшем случае. Всё решит твоя готовность отвечать за свои поступки. Если ты не будешь считать себя больной, не будешь прятаться за болезнь – всё сложится в жизни. Во всяком случае, получится многое из того, о чем ты сейчас только мечтаешь.
– И я смогу выйти замуж?
– Конечно, моя хорошая, – сказал. – Что тут сложного. Замуж может выйти кто угодно.
– Я недавно выбросила телевизор в окно, – сказала она, словно не слыша меня.
«Все бы были такими ненормальными», – подумал я. Но вслух сказал совсем другое.
– Когда ты будешь сама зарабатывать деньги, работая дизайнером или ещё как-то, то десять раз подумаешь, прежде чем выбросишь телевизор.