Коллекционер дождя

– We have to put an IV now for you, – сказала медсестра. – It takes an hour only. Yes? – спросила она. Перед этим она довольно долго разговаривала телефону, с его лечащим врачом, как он понял. Говорили они по-итальянски, и он ровно ничего не смог понять бы из их разговора, даже если бы захотел.

– You'll be OK, – приободрила она его.

– Yes, of course, – сказал он.

Как будто от его мнения что-то зависело. Попробуй он откажись от процедуры, тут же снимут и с наблюдения, и с лечения, и медицинскую страховку еще потеряешь, чего доброго.

После капельницы он чувствовал слабость и головокружение, но все-таки встал, хоть и с трудом, чтобы проводить медсестру до дверей. Ему хотелось есть, и хотелось кофе; поэтому, вернувшись, он согрел себе кофе и порезал немного mocarella. Затем он поднялся наверх, чтобы проверить почту. Голова все так же кружилась, но после чашечки горячего крепкого кофе он почувствовал себя лучше. Он решил посмотреть новости, и начал снова спускаться вниз, в гостиную, где стоял телевизор. Новости были на итальянском языке, но он уже неплохо понимал итальянский. По крайней мере, новости он понимал.

Спускаясь по лестнице, он зацепился ногой за нижнюю ступеньку и упал лицом вниз. Он упал в мягкое ковровое покрытие, и немного полежал так, приходя в себя. Потом встал не спеша. Голова кружилась все так же, и ничего бы не было, если бы он не ударился лбом в уроненный им вчера на полу пульт. Он подошел к зеркалу, чтобы рассмотреть царапину на лбу. «Ничего страшного, – подумал он. – Но царапина неприятная». Он немного стеснялся этой серьезной и красивой медсестры, и не хотел, чтобы она увидела завтра его ранение. Он зашел на кухню, нашел перекись водорода в аптечке, и подсушил ранку. Но ссадина все равно оставалась заметной.

Он походил немного по гостиной, и решил, что лоб можно будет чем-нибудь замазать. «Ну да, есть же всякие крема, или пудры, или что-то в этом роде, женщины ими пользуются, чтобы скрыть свои проблемные места на лице», – подумал он. Все так же кружилась голова, и слабость была во всем теле, но он знал, что это пройдет. Так уже было, и не в первый раз ему ставят капельницу по утром… то ли еще бывает!

Он медленно прошел в комнату жены, которая была рядом с гостиной и была еще меньше, чем его комната наверху. Там было темно, и он включил свет. Легкий, почти невидимый налет пыли на всем удивил его. Он открыл один шкаф, затем другой. Тончайшие платья, почти невесомые, прозрачные кофточки, белье – все хранило свежий, почти вчерашний запах. А он все никак не мог найти её ящик с парфюмерией, то натыкаясь на горнолыжный костюм, то на коротенькие плиссированные юбочки для бадминтона, то на какие-то коробки с обувью, которую она привезла из Вероны, то на кружева с Burano.

Наконец, он нашел ящичек с парфюмерией, пахнущий свежо и остро. Почти сразу среди разного хлама, тюбиков помады, флакончиков с духами, баночек с кремами, пилок, маникюрных ножниц, щеточек, лака для ногтей и прочей мелочи – среди всего этого он увидел то, что было ему нужно. Это был крем-карандаш, тюбик с элегантной надписью золотом по темному «Venice», они купили его в Венеции, и она долго объяснялось неведомым образом с молоденькой итальянской продавщицей, как этим самым тюбиком пользоваться. Эта итальянская девочка, невероятно красивая, смотрела на него с таким восхищением, как будто это он, немолодой русский, один-одинёшенек выиграл войну с фашизмом. И всю Вторую мировую войну заодно.

Он снова прошел в гостиную, подошел к зеркалу и включил подсветку. Цвет его лица был бледноват, загар заметно сошел за тот месяц, что он почти не выходил из дому. Но что-то другое поразило его, то, чего он раньше не замечал в себе. «Свет ночи», – подумал он, ощущая, как останавливается дыхание и нарастает боль в груди. «Свет в ночи», – думал он, совершенно не понимая, откуда пришла к нему эта фраза.

Но этот свет был всего лишь отражение подсветки в темном зеркале. Он еще раз посмотрел на себя и успел подумать с горькой иронией, что косметический карандаш ему, пожалуй, уже не понадобится. Потому что вместе с этой болью пришло что-то такое, о чем он давно знал, и о чем старался никогда не думать всерьез, особенно в молодости.

***

– Что ты нашел там, солнышко? – спросила негромко мама, подойдя к мальчику. –

Здесь… жучок, – слегка задыхаясь, взволнованно сказал мальчик. – Он проткнул себе брюшко сосновой иголкой и сейчас умирает.

– Что же, ничего не поделаешь, малыш, – сказала мама.

Она осторожно взяла мальчика за руку, и они пошли по заросшей травой и засыпанной сосновыми шишками тропинке туда, где слышался шум дороги, но мальчик еще раз или два обернулся на то место, где он только что был. Сегодня он сделал свое главное в жизни открытие, и теперь открытие это навсегда останется в его маленьком и чутком сердце, на котором успела оставить свой первый след эта легкая сосновая иголка.

P.S. Говорят, что перед смертью O’Генри сказал: «Зажгите свет. Я не хочу уходить в темноте».