Коллекционеры и меценаты в России

Не удалось документировать и корыстный умысел в действиях самого Саввы Ивановича. На первом же допросе 18 сентября 1899 г. он сразу же признал, что, являясь председателем правления Московско-Ярославско-Архангельской дороги, в течение нескольких лет «неправильно расходовал денежные суммы указанной дороги» на нужды Невского завода и содействовал «переводу долгов названного завода на двух директоров: на меня и Н. И. Мамонтова» и что этим лицам был открыт «многомиллионный кредит, обеспеченный паями Товарищества Невского завода, не имеющим… достаточной стоимости»^{485}. Вообще-то, вся эта история была лишь формальным нарушением закона, а по существу никакого обмана и хищений здесь не было и в помине. Ведь и железная дорога до конца 1898 г. (до продажи большого числа акций Международному банку), и Невский завод находились почти целиком в руках Мамонтовской семьи. Предприятия были лишь юридически независимыми, а фактически существовала известная общность средств. Лишь тогда, когда в Северную дорогу «внедрились» новые люди, дело стало приобретать криминальный оттенок. В этом суть всей «Мамонтовской эпопеи».

Следствие закончилось в мае, и дело было передано в суд. Сам же Савва Иванович, находясь под домашним арестом, пытался как-то привести в порядок дела и с разрешения властей ездил даже в Петербург для переговоров с кредиторами. Дело же шло по накатанной колее, и 23 июня в Московском окружном суде в здании Судебных установлений в Кремле началось судебное разбирательство. Обвинителем был прокурор Московской судебной палаты П. Г. Курлов, а защитником — известный «златоуст русской адвокатуры» Ф. Н. Плевако. Смысл выступления защиты, как и многих свидетелей, сводился к тому, что выявленные нарушения не были результатом злого умысла. Обращаясь к заседателям с последним словом, С. И. Мамонтов сказал: «Вы, господа присяжные заседатели, знаете теперь всю правду, так все здесь было открыто. Вы знаете наши ошибки и наши несчастья, Вы знаете все, что мы делали и дурного и хорошего — подведите итоги по чистой Вашей совести, в которую я крепко верю…»^{486} Процесс длился несколько дней, и 30 июня присяжные вынесли свой вердикт: не виновен^{487}. После вынесения приговора, как писал позднее К. С. Станиславский, «зал дрогнул от рукоплесканий. Не могли остановить оваций и толпы, которая бросилась со слезами обнимать своего любимца»^{488}.

Хотя коллегия присяжных и не нашла в действиях Саввы Ивановича состава преступления, и оправдала его, дело не было закончено. Требовали удовлетворения иски. Московский окружной суд 7 июля 1900 г. признал его несостоятельным должником, потребовал от него подписку «о иесокрытии своего имущества и о невыезде из Москвы». Было решено также опубликовать об этом объявление в газетах, «прибить к дверям суда и вывесить на бирже»^{489}. Имущество мецената пошло с молотка. Но так как для реализации собственности требовалось время; то история продолжалась несколько лет, и в конечном итоге все претензии были удовлетворены. Пострадавшим оказался лишь С. И. Мамонтов, и, как заметил К. С. Станиславский, «материального довольства он не вернул, но любовь и уважение к себе удесятерил»^{490}.

Власть имущие думали иначе. Так, в сентябре 1902 г. директор Костромского промышленного училища обратился с просьбой наградить пожизненного почетного попечителя чином действительного статского советника за его большие благотворительные заслуги, в числе которых было устройство пяти промышленных училищ в Костромской губернии. Отвечая на запрос попечителя Московского учебного округа об этом, исполняющий обязанности Московского генерал-губернатора писал: «Имея в виду, что разбиравшийся действиями Мамонтова судебный процесс произвел в Москве большую сенсацию, я со своей стороны признал бы неудобным спрашивать названному лицу столь высокую Монаршую награду»^{491}. Клевете никто не препятствовал, а когда появилась возможность официальной реабилитации имени человека, действительно осуществившего много благих дел, то это оказалось «неудобным».

В конце 1900 г. Савва Иванович покидает свой дом на Басманной и живет «в доме Иванова 2-го участка Сущевской части за Бутырской заставой, по Бутырскому проезду»^{492}. Сюда на Бутырки еще в 1896 г. была переведена из Абрамцева его гончарная мастерская, организованная в 1889 г. В ней совместно с М. А. Врубелем и мастером-керамистом П. К. Баулиным изготовлялась художественная керамика, покрытая глазурью, — майолика. Техника таила в себе большие выразительные возможности и чрезвычайно увлекла С. И. Мамонтова и М. А. Врубеля. На Всемирной выставке 1900 г. в Париже изделий мамонтовской мастерской были удостоены золотой медали^{493}. Владелицей мастерских художественных изделий Абрамцева в Москве была дочь Саввы Ивановича — Александра. Здесь, в небольшом деревянном домике и прожил С. И. Мамонтов последние годы.