Коллонтай

Шестнадцатого мая Коллонтай записала в дневнике: «Москва дала согласие на мой отпуск. Значит, конец моей работы в Мексике. Надо бы радоваться, а я почти огорчена: согласие опоздало. Сейчас я уже втянулась в работу и привыкаю к климату и высоте…»

Пятого июня: «Накануне отъезда полиция задержала наш автомобиль, такси, конечно. Минута была неприятная. Быть окруженной мексиканской полицией с револьверами и ружьями наперевес в душную мексиканскую ночь, когда всегда слышишь необъяснимые глухие выстрелы… Иммунитет полпреда? Пока мы объяснились, пока подоспел Хайкис…»

Впоследствии она иногда не без удовольствия будет вспоминать Мексику, ее необычную для европейского человека красоту. Писала Зое Шадурской: «Красочно и странно нереально. Точно всё это в другой жизни, вне времени. И тишина Мексики, придушенность ее голосов. И оранжевость гор. И что-то мрачное, мистическое в воздухе, в настроениях. Какой-то примитивный страх и беспомощная покорность перед чем-то непонятным и вне нас стоящим. Я это объясняла вулканичностью почвы — ведь там нет земли — одна лава, покрытая тонким слоем пыли. И вся атмосфера точно напоена жаром вулканов. И так же придушена, как «спящий» вулкан…»

Осенью 1927 года оппозицию практически разгромили. Видных оппозиционеров (в общей сложности почти полтораста человек) выслали в отдаленные города под надзор чекистов. 15 октября в Ленинграде прошла юбилейная сессия ВЦИКа, посвященная десятилетию революции. На сессию приехали Троцкий и Зиновьев. Перед Таврическим дворцом устроили демонстрацию.

«Лидеров оппозиции, — писал сотрудник Коминтерна Виктор Серж (настоящее имя Виктор Львович Кибальчич, он из семьи известных революционеров), — поместили на трибуне отдельно от официальной группы. Толпа смотрела только на них… Процессия достигла возвышения, где стояли эти легендарные люди, ничего больше не значащие в государстве. В этом месте манифестанты молча замедляли шаг, тянулись тысячи рук, машущие платками или фуражками. Немой, сдавленный, трогательный клич приветствия.

Зиновьев и Троцкий принимали его с открытой радостью, уверенные, что видят свидетельство своей силы. «Массы с нами!» — говорили они вечером. Но что могли массы, смирившиеся до такой степени обуздания своих чувств? На самом деле каждый в этой толпе знал, что малейшим неосторожным жестом он рискует своим хлебом, хлебом своей семьи…»

Оппозиция прекратила свое существование. И для судьбы Коллонтай всё это имело значение. Сталину стало легче, и совсем уже бывшие оппозиционеры его в тот момент не беспокоили.

Александра Михайловна пометила в дневнике: «В Москве большие, серьезные сдвиги. Раскол партии — вот где опасность… Массы не идут за оппозицией, массы решительно ее не понимают. Я так и написала свою статью в «Правде», прочувствовав это, побывав по низам».

Тридцатого октября главная газета страны «Правда» поместила резкую статью Александры Коллонтай «Оппозиция и партийная масса»:

«Чем ниже спускаешься по партийной лестнице, чем глубже в массы рядовых членов партии, тем определеннее и резче отрицательное отношение к оппозиции. Это явление характерно. Враждебность, горькое до злобы раздражение на оппозицию царят в партийных низах. Объяснять это явление тем, что аппарат «зажал» массу, что задушен ее истинный голос, как это делает оппозиция, нельзя уже по одному тому, что раздражение против оппозиции носит массовый характер…

Масса не верит оппозиции. Все заявления оппозиции она встречает «со смешком»… Масса с резкой враждебностью отмежевывается от критики и положений оппозиции — они не соответствуют тем настроениям, которые преобладают в гуще партийных низов…»

Статья была заметной, откликов было немало. Коллонтай вспоминала: «Когда я приехала в Москву, вокруг меня стояла атмосфера холода.

— Думали, что вы пойдете с оппозицией, — сказала мне Елена Стасова.

Было много тяжелых встреч с товарищами. Дороги разошлись с ними… Оппозиция Троцкого и Каменева мне чужда до глубины души. И вредна она, нехорошая.

Встретила Людмилу Сталь:

— Вы, конечно, с нами?

— Конечно, нет.

Сталь идет с ними. Таких встреч было много…»

Людмила Николаевна Сталь работала с Коллонтай в Международном женском секретариате Исполкома Коминтерна и была подчиненной Александры Михайловны в отделе ЦК РКП(б) по работе среди работниц и крестьянок. Последние годы Сталь заведовала отделом массовой литературы для работниц и крестьянок в Государственном издательстве.

Зато в окружении Сталина были приятно обрадованы. От Коллонтай ждали такого демонстративного разрыва с прошлым и отповеди оппозиционерам.

«Когда мое заявление в виде статьи появилось в «Правде», Анастас Иванович Микоян позвонил мне рано утром:

— Мы рады, что вы с нами. Это хорошо, что написали. Это надо было сделать.

С Молотовым у меня было несколько долгих бесед».

К Александре Михайловне политических претензий больше не было. 7 октября 1927 года Коллонтай назначили полпредом в Норвегию — во второй раз. В Осло она сменила Александра Михайловича Макара, который отправился в Мексику.

А вот ее недавних единомышленников ждала тяжкая участь.