Коллонтай

Он сообщил Сталину, что пишет мемуары о Гражданской войне, и заодно просил решить вопрос с издательствами — «так как мое имя бойкотируется издательствами из боязни нажить неприятности, хотя я готов идти на предварительный просмотр, исправления и поправки». Но само упоминание о мемуарах действовало на Сталина как красная тряпка на быка.

Второго января 1935 года Александра Гавриловича Шляпникова арестовали. Особое совещание при НКВД приговорило его к пяти годам содержания в лагерях особого назначения. В конце 1935 года концлагерь заменили ссылкой в Астрахань. А потом новый приговор, вынесенный Военной коллегией Верховного суда, уже смертный, — 3 сентября 1937 года бывшего наркома расстреляли.

Глава пятая ПОСОЛ СОВЕТСКОГО СОЮЗА

Двадцать третьего июня 1921 года член политбюро и председатель Реввоенсовета Республики Лев Давидович Троцкий обратился к делегатам III конгресса Коминтерна, представлявшим коммунистическое движение почти всего земного шара:

— Капитал всё еще царствует во всем мире, и нам необходимо взвесить, всё ли еще остается верной, в общем и целом, занятая нами позиция, рассчитанная на мировую революцию?

Услышав эти слова Троцкого, иностранные компартии обвинили русских коммунистов в пессимизме и осторожности. Еще в сентябре 1920 года на девятой партийной конференции Ленин говорил:

— Мы стремимся помочь России осуществить коммунистический строй, но чисто русскими силами обойтись не можем. Мы говорим, что революция может быть создана только усилиями передовых рабочих передовых стран.

Но у советских руководителей, как свидетельствовали слова Троцкого, уже возникли интересы, отличные от коминтерновских. Во внешней политике политбюро преследовало две главные цели. Не допустить иностранной военной интервенции, поскольку вполне реалистично оценивало силу Красной армии и опасалось крестьянских волнений. И получить западные кредиты для восстановления экономики.

Адольф Иоффе, недавний полпред в Берлине, 4 декабря 1921 года отправил членам политбюро записку: «Буржуазный мир не может без нас обойтись». Смысл его обращения: пора перестать твердить о враждебном окружении, настало время активизировать внешнюю политику. У разных стран различные интересы, надо договариваться.

Советские дипломаты, в том числе Александра Михайловна Коллонтай, рассказывали иностранцам об огромных богатствах России, о прибылях, которые принесут концессии на разработку природных ископаемых, о выгодах двусторонней торговли. На фоне послевоенного экономического кризиса Россия представлялась важнейшим рынком, упускать который не хотелось. И началась эпоха признания советской власти. Вслед за дипломатами, а то и вместе с ними в Москву потянулись деловые люди.

Красные раки на завтрак

Четвертого октября 1922 года Александру Коллонтай назначили советником российской торговой делегации в Норвегии. Покидая Россию, она утешала себя: «О том, что я первая женщина в дипломатии, я как-то не подумала, и что это как бы практическое осуществление нашей женотдельской работы и призыва партии: выдвигать женщин на ответственные посты».

В ее записках не раз мелькнет ностальгия по бурным революционным годам, когда она была в центре событий, когда казалось, что мир вращается вокруг нее: «Тоскую по Москве, по напряженной спешке женотдельской работы, забывая ее трудности, неприятности, сопротивление… Не понимают еще многие женщины даже у нас, в Москве, чего я хочу. Портят мои начинания и по неразумию считают, что я «иду слишком далеко налево»… Я живу здесь настоящим. А оно такое непохожее на атмосферу годов Гражданской войны и строительства женотделов с лозунгом: «Раскрепощение женщин во всех областях и полное их равенство в правах».

Но по крайней мере она отправлялась в любимые края, знакомые ей с детства.

Десятого октября 1922 года: «Море, северное Балтийское море, знакомое и милое сердцу… Волны его тяжелые, серо-свинцовые, такое оно не похожее на богатство красок Черного моря. Но там, на юге, морская красота жарко-томительная, и о ней вспоминать не хочу. А здесь ветер хлещет с моря и бодрит, в воздухе чувствуешь пряный запах осени. Что хочешь, а я люблю север…»

Александра Михайловна быстро оценила прелести иностранной жизни. Прямо она, разумеется, никогда этого не говорила и не писала. Но по запискам видно, как решительно всё изменилось, едва она пересекла государственную границу: «Приехали в Гельсингфорс и прямо в ресторан, где на окне красовались огромные красные финские раки. Еще утро, уборщицы за приборкой. Ничего! Заказываем две дюжины раков. Несут блюда. Молча, деловито едим. Услужающая удивляется: с утра раки!..»

Но мыслями Коллонтай была еще дома: «День в Стокгольме прошел сумбурно. Он разбудил во мне затихшие личные чувства муки и боли. И сейчас, перечитывая письмо мужа, я всплакнула и не могла заснуть».