Коллонтай

Писала подруге — Зое Леонидовне Шадурской: «Я купаюсь в бассейне одиночества. Только из недр собственной, а не чужой, даже любящей души, можно получить накопление новых сил для труда и борьбы на моем новом пути. А путь этот новый и немного жуткий своей неясностью».

Руководителем российской торговой делегации, фактически полпредом в Норвегии был Яков Захарович Суриц, видная фигура в советской дипломатии. Со временем он станет полпредом в Турции, Германии, Франции… А в Скандинавии ему было скучновато. Александре Михайловне он показался недостаточно энергичным: «Жаль, что Суриц никогда не вел работы у меня в женотделе, он бы знал тогда, что надо уметь поднять кампанию в момент, когда вопрос становится живым и актуальным».

В начале 1920-х годов дипломатический корпус состоял из старых большевиков, людей образованных, бывавших за границей, знавших языки. Понемногу их вытесняли «выдвиженцы», как тогда говорили, то есть мобилизованные на дипломатическую работу партийцы, совершенно неподготовленные и не «испорченные» знанием иностранных языков.

Общение с иностранцами дозволялось только дипломатам. Остальные — то есть технический и административный аппарат полпредства — должны были вариться в собственном соку. Это порождало в небольшом коллективе конфликты похуже, чем в тесной коммунальной квартире. Ссорились, писали друг на друга доносы полпреду и прямо в Москву. Все уезжавшие за границу сдавали партийные билеты, но в полпредстве проходили собрания партийной ячейки, могли раскритиковать и полпреда, сообщив свое мнение в аппарат ЦК.

В Норвегии обнаружился дальний родственник Александры Коллонтай — поэт Игорь Северянин, волновавший сердца русской молодежи в предреволюционную эпоху. Его сестра Зоя Георгиевна Домонтович (по мужу Соколова) — троюродная сестра Коллонтай.

Игорь Северянин жил в Эстонии. Когда эстонцы отделились, не поехал в Россию, а остался в эмиграции. 21 октября 1922 года Александра Михайловна написала ему: «Вы помните Шурочку Домонтович, Вашу троюродную сестру, подругу Зоечки, теперь «страшную Коллонтай»?.. У нас с Вами много общих воспоминаний: детство, юность, муж Зои, Клавдия Романовна, дом на Гороховой, на Подьяческой… Я помню Вас мальчуганом с белым воротничком и недетски печальными глазами. Я помню, с каким теплом Зоечка говорила всегда о своем маленьком брате Игоре…

Прошлое — сметено. Но оно еще живет легкой, зыбучей тенью в нашей памяти. И когда вдруг встретишь эту тень в душе другого, ощущаешь, как оно оживает в тебе. Мне захотелось из далекого для Вас мира большевиков подать свой голос, сказать Вам, что в этом чуждом Вам мире кто-то помнит то же, что помните Вы, знает тех, кого Вы любили, жил в той же атмосфере, где выросли Вы…

Если Вам захочется вспомнить прежнее, Зоечку, детство, напишите мне: Норвегия, Христиания… Я здесь советник полномочного представительства РСФСР и пробуду, вероятно, всю зиму. Я люблю Ваше творчество, но мне бы ужасно хотелось показать Вам еще одну грань жизни — свет и тени тех неизмеримых высот, того бега в будущее, куда революция — эта великая мятежница — завлекла человечество. Именно Вы — поэт — не можете не полюбить ее властного, жуткого и всё же величаво прекрасного, беспощадного, но мощного облика».

Игорь Северянин конечно же ее прекрасно помнил: «Мы жили тогда в своем доме на Гороховой ул., 66, и сестры Мравинские — Адель и Женя — и их сестра от второго брака их матери, Александры Александровны, Шура Домонтович, часто бывали у нас».

Поэт вспоминал эту семью и в стихах:

Наш дом знакомых полон стай:
И математик Верещагин,
И Мравина, и Коллонтай.

Но от лестного предложения Игорь Северянин отказался. Предпочел Советской России буржуазную Эстонию.

А Коллонтай еще время от времени вспоминала. Тоже — художественная натура: «Вечер выдался на славу. Полная луна на ясном небе в рамке причудливых очертаний гор Нормаркена и Аскера. Легкий мороз, но ни малейшего ветра, а значит, сосны и ели на горах опушены снегом и принимают вид фантастических, сказочных чудовищ… Ленный свет серебрит снег на деревьях, и снег бриллиантится, как пишет Игорь Северянин. А небо такое странно близкое и совсем светлое от луны и звезд».

Вдали от бурлящей Советской России Коллонтай поначалу показалось скучновато: «Я привыкла в Москве, чтобы меня рвали на части, вечно спешить, недоедать, недосыпать, всем я нужна, меня хотят видеть и в Международном женском секретариате, и в МК, и в редакции, а здесь я какой-то привесок и притом нежеланный».

Нарком внешней торговли Леонид Красин отправил ее сына Михаила в Берлин в торгпредство, и тот многие годы работал за границей. Александра Михайловна пользовалась любой возможностью повидать сына. Хотя Берлин не очень ей нравился: «Поселили меня в комнате, где всегда останавливается Чичерин. Неуютно и без комфорта: турецкий диван, походный умывальник, зеркальце на стене и письменный стол. За окном уныло-малолюдный Унтер-ден-Линден».