Коллонтай

Разгромленная Германия оказалась главным партнером Советской России. Парии послевоенной Европы тянулись друг к другу, хотя дружбой, разумеется, и не пахло: голый расчет.

Союзники обязали Германию в наказание за ее агрессивную политику выплатить к маю 1921 года репарации в сумме 20 миллиардов золотых марок. Золотая марка — это не монета, это предвоенный курс марки, которая тогда стоила четыре доллара. Но в 1921 году за доллар давали уже 60 обесценившихся марок! Выплата колоссальных репараций оказалась непосильной для Германии.

Но недавние противники, которые четыре года провели в окопах, не были склонны сочувствовать и входить в положение. Французский премьер-министр Раймон Пуанкаре в принципе был настроен антигермански. В конце 1922 года правительство Германии объявило о дефолте: оно не могло выплачивать репарации. Заявив, что Берлин срывает поставки угля и древесины, президент Франции 11 января 1923 года ввел 100 тысяч французских и бельгийских солдат в Рурскую область, угольный и стальной центр страны.

Немецкое правительство призвало немцев оказывать французам пассивное сопротивление. Всем забастовщикам платили зарплату. События в Рурской области сыграли на руку экстремистам. На митинг в Мюнхене послушать молодого Адольфа Гитлера пришли десятки тысяч. Они собирались вокруг статуй объединителя Германии канцлера Отто фон Бисмарка и других исторических персонажей и исступленно кричали:

— Германия, Германия превыше всего!

Немецкое правительство, лишившись Рурской области с ее угольными шахтами и сталелитейными заводами, включило печатный станок. Зарплаты выдавали ничем не обеспеченными бумажными марками. Начался неконтролируемый рост цен. В 1922 году булка стоила 100 с лишним марок, через год — два миллиона! Инфляция оказалась для Германии губительнее французских войск.

«Живем под знаком серьезного события: Рурская область оккупирована французами! — писала Коллонтай. — После окончания мировой войны новое обнагление штыка казалось невероятным. Но это факт. В день оккупации в полпредство явился с визитом немецкий посланник доктор Ромберг, взволнованный и возмущенный до крайности…

Суриц старался убедить его, что мы тут ни при чем, а я успокоила его тем, что напомнила ему: Советской республике так же невыгодно и нежелательно усиление Франции и Англии, как и самой Германии…»

Яков Суриц и Александра Коллонтай, находившиеся в Норвегии, не знали, что в Москве решили использовать рурский кризис для ускорения революции в Германии. Некоторые немецкие коммунисты призывали националистов и фашистов объединяться против Запада. На плакатах, призывавших к свержению французского империализма, красная звезда соседствовала со свастикой.

Руководителей компартии Германии вызвали в Москву и предложили такой план действий. Коммунисты берут власть в пролетарских районах. Федеральное правительство отправляет туда войска. Пролетарские сотни дают правительственным войскам решающий бой и побеждают, и коммунисты приходят к власти во всей Германии.

Генеральный секретарь ЦК партии Сталин отправил открытое письмо Августу Тальгеймеру, главному редактору газеты коммунистов «Роте фане» («Красное знамя»). Оно было опубликовано 10 октября 1923 года: «Грядущая революция в Германии является самым важным мировым событием наших дней. Победа революции в Германии будет иметь для пролетариата Европы и Америки более существенное значение, чем победа русской революции шесть лет назад. Победа германского пролетариата, несомненно, переместит центр мировой революции из Москвы в Берлин».

Нарком иностранных дел Георгий Васильевич Чичерин в этот момент находился как раз в Германии. Услышав по радио о письме Сталина в редакцию «Роте фане», он решил, что это фальшивка. Запросил Молотова: «Является ли это сообщение чистой выдумкой или же что-либо за ним скрывается?»

Каково же было изумление наркома, когда выяснилось, что слова генсека — подлинные. Он еще не знал, что Сталин, охваченный идеей мировой революции, на заседании политбюро 20 сентября, где обсуждалась ситуация в Германии, сформулировал самую радикальную позицию: «Революция назрела, надо взять власть…»

Георгий Чичерин сам занимался отношениями с Германией, считая ее не только ближайшим партнером России, но и важнейшим государством Европы. Часто ездил в Берлин и страдал, когда некомпетентные партийные вожди вмешивались в международные дела, подрывая его усилия.

Немецкий посол в Москве граф Ульрих Карл Христиан фон Брокдорф-Ранцау 4 июня 1923 года приехал в Наркомат иностранных дел. Его принял заместитель наркома Максим Максимович Литвинов.

— У германского правительства, — заявил посол, — складывается впечатление, что у вас имеются два течения: одно — наркоминдельское, стоящее за постепенное и медленное разрушение Германии, второе — коминтерновское, считающее настоящий момент вполне подходящим для более решительных действий…