Коллонтай

Тридцатого июля 1926 года, через десять дней после смерти Дзержинского, Вячеслава Рудольфовича назначили председателем ОГПУ. Менжинский занимал этот пост восемь лет, пока не ушел в мир иной. Он часто болел и, даже приезжая на Лубянку, принимал посетителей лежа. Никого это не удивляло.

Мягкий по характеру, приятный, обходительный, скромный, бескорыстный, интеллигентный человек — таков образ руководителя госбезопасности, утвердившийся в истории. Но именно Менжинский занимался ликвидацией кулачества как класса (наиболее эффективной части крестьянства), отправлял террористические группы за границу — убивать врагов советской власти и подготовил потрясшие мир первые московские судебные процессы, фальсифицированные с первого до последнего слова.

В частном разговоре Менжинский сказал Чичерину:

— ОГПУ обязано знать всё, что происходит в Советском Союзе, начиная от политбюро и кончая сельским советом. И мы достигли того, что наш аппарат прекрасно справляется с этой задачей.

Нарком отлично понимал, что имеет в виду глава госбезопасности.

Советник полпредства в Париже Григорий Зиновьевич Беседовский, оставленный исполнять обязанности поверенного в делах, не пожелал возвращаться в Москву и 2 октября 1929 года попросил политического убежища во Франции. Он выложил французам всё, что знал. Пересказал и слова наркома иностранных дел Чичерина: «Меня тоже подслушивают. У меня делали здесь, в кабинете, ремонт и, несомненно, этим ремонтом воспользовались, чтобы установить микрофонный аппарат. Менжинский даже не считает нужным скрывать это обстоятельство».

Наркомат иностранных дел и госбезопасность часто ссорились, потому что интересы ведомств постоянно входили в противоречие. Арбитром выступал ЦК. Время от времени под строгим присмотром партийного руководства составляли кодекс взаимоотношений. В 1923 году политбюро одобрило очередной протокол.

Договорились, что Наркомат иностранных дел сам решает, кого брать на работу, но не позднее чем за три дня о каждой кандидатуре ставит в известность чекистов. Если ГПУ возражает, вопрос о приеме человека на службу решается коллегией НКИД. Некоторые сотрудники подбирались только при участии чекистов: заведующий дипкурьерской службой, заведующий столом личного состава, заведующий учетом сотрудников иностранных миссий, главный комендант помещения Наркомата иностранных дел.

Обговорили вопрос об аресте иностранцев: «В случае ареста того или иного сотрудника иностранных миссий ГПУ по требованию НКИД обязано представить обвинительное заключение и по возможности материал, послуживший причиной ареста того или иного иностранца».

Особо выделили вопрос о выезде за границу: «Решение коллегии НКИД о посылке того или иного сотрудника за границу — без уведомления соответствующего сотрудника о предстоящей командировке — сообщается предварительно ГПУ. В случае отвода со стороны ГПУ окончательно решает коллегия НКИД. В каждом отдельном случае отвод ГПУ должен быть мотивированным».

В последующие годы эта ситуация только ухудшилась. Спецслужбы могли сломать карьеру любому дипломату, если решали, что ему «нецелесообразно» выезжать за границу. Даже руководители наркомата, а затем Министерства иностранных дел могли только гадать, чем не угодил «соседям» тот или иной человек…

Это была не первая и не последняя договоренность, которая просуществовала недолго. Ведомство госбезопасности всё равно считало своим долгом контролировать Наркомат иностранных дел и особенно влиять на кадры.

Полпреды ощущали, что находятся под постоянным контролем, и всегда ожидали какой-нибудь пакости со стороны резидента. И позже резиденты бдительно следили за послами и обо всех промахах докладывали в Москву, поэтому послы тихо ненавидели и боялись своих помощников-разведчиков.

Но Александра Михайловна Коллонтай чувствовала себя достаточно уверенно. К тому же с Менжинским они были давно знакомы. В первом советском правительстве, где она была наркомом, Вячеслав Рудольфович получил пост заместителя наркома финансов.

Коллонтай, войдя в его кабинет, полушутя, но весьма уверенным тоном, не оставлявшим сомнений в решимости добиться своего, заявила:

— Я не уйду отсюда, пока вы, Вячеслав Рудольфович, не выпустите шофера норвежского посланника.

Менжинский убеждал ее, что норвежцы ведут «нехорошую работу» — не для себя, конечно, а для Англии, что есть «доказательства» насчет шофера. Разговор шел один на один. И Коллонтай разгорячилась:

— Речь идет о признании нас Норвегией де-юре, а вы арестовываете какого-то шофера! Не учитываете большую политику.

Менжинский при Коллонтай вызвал начальника контрразведки Артузова. Велел еще раз проверить дело.