Коллонтай

Член политбюро Алексей Иванович Рыков, уважаемый и умелый администратор, после смерти Ленина стал главой правительства. Он мало занимался чисто политическими вопросами, но по экономическим — и человеческим! — соображениям возражал против сталинского курса на ускоренную коллективизацию, то есть ограбление деревни. Выходец из крестьянской семьи, русский, Рыков многим в стране представлялся более подходящей фигурой для руководства Россией. Сталин несколько лет методично подрывал авторитет главы правительства, пока не убрал его.

«Председатель Совнаркома внимателен, но его все время перебивают телефонные звонки и секретари со спешными бумагами, — пишет Коллонтай. — Чувствую, что мое дело до него просто не дошло… Куда кинуться? В приемной председателя кремлевский телефон, и я звоню товарищу Сталину, прошу повидать его обязательно завтра по государственно важному делу до заседания Совнаркома. Назначает мне десять часов утра в Кремле.

В назначенный час вхожу в частную квартиру Сталина.

— Кто вас обидел, Литвинов или Чичерин? — первый шутливый его вопрос.

— Оба, товарищ Сталин, — мой ответ.

— Это уже хуже, расскажите, в чем дело, — уже серьезно добавляет товарищ Сталин…

На заседании Совнаркома меня тревожит, что Сталина нет.

Рыков суммирует прения, ясно, что аргументация Чичерина победила. И я прошу слова до голосования. В этот момент из задней двери залы появляется Сталин. Его присутствие меня воодушевляет, и я горячо, почти по-митинговому доказываю, что нельзя давать разрешение на убой тюленей до 15 марта, иначе с гибелью маток гибнет и приплод, а это ведет к полному истреблению стада:

— Мы должны сохранить наших беломорских тюленей для себя. В договор надо внести точное указание срока, с какого мы допускаем охоту.

За спиной слышу шутливое замечание:

— Коллонтай перешла теперь на охрану материнства и младенчества тюленей.

И голос этот Сталина. Все смеются. Мое предложение принимается единодушно.

Переходят к пункту о навигации. Сталин не садится к столу, а покуривая и глядя куда-то вдаль, ходит легкими, неслышными шагами взад и вперед по комнате… Меня тревожит, что дискуссия затягивается, а Сталин ходит и покуривает, будто и не слушает. Но когда председатель собирается голосовать, Сталин останавливает его рукой:

— Дайте и мне слово.

Сталин резюмировал:

— Если торговый договор с норвежцами нам выгоден и дает то, чего мы еще не имеем от других государств, пусть себе получат каботаж как компенсацию.

Предложение Сталина принято, и обсуждение торгового договора закончено. Когда я подхожу к выходу, Сталин стоит у двери.

— Ну что, довольны вы постановлением? — бросает он вполголоса, не переставая курить и чуть улыбаясь.

Отвечаю:

— Еще бы, это благодаря вам, горячее спасибо.

И я, не дождавшись лифта, бегу по лестнице».

Благорасположение генерального секретаря еще не раз спасет ее от множества неприятностей…

Двадцать первого января 1918 года ленинское правительство аннулировало царские долги. К концу Первой мировой войны долг России составлял 13,8 миллиарда рублей. Основными кредиторами были Франция, Англия, США и Бельгия. Объявленный советским правительством дефолт, то есть отказ платить по долгам, нанес тяжкий удар европейским странам, обескровленным войной.

Европа требовала от России признания долгов, сделанных царским правительством и Временным правительством, а также возвращения иностранным владельцам национализированной собственности. В общем, это были элементарные условия возобновления торгово-экономических отношений и предоставления новых кредитов. Европа не требовала сразу вернуть все долги, но она говорила: признайте хотя бы, что вы все-таки взяли у нас деньги. Понятно и требование компенсации тем иностранцам, которых лишили собственности в России: как может любое европейское правительство предоставлять новые займы стране, которая ограбила его граждан?

Красин предлагал считать хотя бы часть требований справедливыми и признать долги царской России. Его поддержал Чичерин: «Я не хозяйственник. Но все хозяйственники говорят, что нам до зарезу, ультранастоятельно нужна помощь Запада, заем, концессии, экономическое соглашение. А если это так, нужно не расплеваться, а договориться…»

Ленин категорически с ними не согласился. Советская печать с гневом сообщала, что проклятые империалисты выставляют большевикам заведомо неприемлемые условия, потребовали отказаться от всех завоеваний социализма, поскольку задались целью удушить государство рабочих и крестьян.