Доктор Либерман начала свой профессиональный путь, уже будучи не понаслышке знакомой с травмой и стрессом и имея к этой теме неподдельный интерес. Помимо нестабильности и страха, связанных с политической ситуацией, ее семья пережила трагическую потерю другого ребенка, когда Алише было всего четыре года: ее родители погрузились в состояние глубокого горя. Выжившим детям так и не рассказали подробности случившегося, и маленькой Алише пришлось самой придумывать историю, сплетенную из замешательства и печали. Изучая детскую психологию, выросшая Алиша Либерман обнаружила, что открыто и честно о трагическом прошлом с детьми говорят не часто. В то время принято было считать, что маленькие дети не способны понять, что такое смерть и насилие, а значит, обсуждение подобных тем якобы могло привести к повторной травматизации. Доктор Либерман сомневалась, что истории о Санта-Клаусе способны принести пользу, когда в жизни детей происходят объективно плохие события.
Алиша Либерман развенчала старый миф о том, что маленьким детям не требуется помощь в проработке травмы, потому что они якобы не понимают или не помнят связанных с нею переживаний. Ее работа основывается на исследованиях, которые показывают: полученный в раннем детстве травматический опыт способен оказать огромное влияние на младенцев и детей – точно так же, как на головастиков в экспериментах доктора Хэйеса. Накопленный клинический опыт позволил доктору Либерман понять, что потребность детей в создании историй, последовательных повествований о сбивающих с толку событиях – это совершенно нормальное явление. Детям необходимо находить смысл того, что произошло с ними. Когда понятного объяснения найти не удается, они его просто придумывают. Свойственный детям эгоцентризм в сочетании с травматическими переживаниями зачастую приводит малышей к мысли: «
Доктор Либерман искала пути, которые позволили бы и родителям, и детям открыто и честно говорить о травме. Она также много внимания уделяла сложному детскому опыту самих родителей, тем шрамам, которые остались на их сердцах и теперь влияли на то, как эти люди реагировали на собственных детей в стрессовых и травмирующих обстоятельствах: травмированные родители вряд ли могли выступить в роли защитного буфера для своих детей. Наставница Алиши, Сельма Фрайберг, помогла ей понять, что семья может научиться «говорить о непередаваемом» и что родители способны найти инструменты поддержки и защиты собственных детей даже в кризисных ситуациях. В конце концов доктор Либерман разработала протокол ДРП, эффективность которого была продемонстрирована в пяти отдельных рандомизированных исследованиях. Подход, получивший научное подтверждение, на сегодняшний день является ведущим при работе с травмами у маленьких детей. Он помогает всей семье начать процесс исцеления.
ДРП рассматривает всевозможные источники давления и драматических событий, с которыми приходится иметь дело и родителям, и детям: это могут быть другие члены семьи, сообщество, работа (или ее отсутствие) – все, что способно повлиять на отношения между родителем и ребенком. Это позволяет пациентам видеть связи между травматическими событиями прошлого и стрессовыми факторами в настоящем – и благодаря этому распознавать их триггеры и справляться с симптомами.
Обычно, если молодая мать сталкивается с депрессией, она находит себе психотерапевта и работает с ним один на один. Однако ДРП опирается на понимание того, что качество взаимоотношений и крепкая привязанность между родителем и ребенком абсолютно необходимы для их общего здоровья и благополучия. Лучшего тому примера, чем Шарлин и Ния, пожалуй, не найти. К счастью, доктор Тодд Реншлер, постдокторант, работающий под руководством доктора Либерман, присоединился к нашей команде как раз в то же время, когда они попали в клинику. Шарлин, по понятным причинам, несколько месяцев злилась на меня оттого, что я обратилась в Службу защиты детей; однако в их случае это было необходимо. Чтобы сохранить родительские права, Шарлин была обязана пройти лечение от послеродовой депрессии, а именно интенсивную психотерапию.