Колодец Единорога

— Аргира! — окликнул звонкий, ясный голос, голос старшей принцессы, Аурии. Было темно, но от Эйрара не укрылся ледяной взгляд, которым она его наградила. — Никак ты пытаешься завладеть наградой, не уплатив цену? — продолжала она. — Ты полагаешь, что твое поведение благородно? Неужели ты, господин чародей, не мог подыскать лучшей мишени для своих приворотных заклятий, чем наша несмышленая девочка, которую стоит только погладить, и она уже готова мурлыкать, точно котенок? Попробуй-ка лучше заколдовать графа Валька, когда он явится сюда с флотом Двенадцати Городов…

Какое-то время Эйрар ошарашенно молчал, потом уловил взгляд Аргиры, исполненный ожидания, и с отчаянием понял: вот он, миг перелома. Если теперь он не отстоит свою любовь, другого случая может и не представиться.

— Да не творю я никаких заклинаний! — с мукой сердечной вырвалось у него. — И что плохого, любезная госпожа, что мы стоим здесь вместе и разговариваем? Знайте, что я люблю ее и буду любить, хотя бы рухнули все империи мира! Или вы хотите принудить меня отступиться от моей любви за то, что я не пожелал отступиться от Дейларны? Хотите разбить наше счастье?..

— Я пила из Колодца, сестра, — сказала Аргира. — И ты прекрасно знаешь, что магия бессильна против меня — и всегда будет бессильна.

Старшая принцесса лишь фыркнула.

— Красивый жест, господин Эйрар! Поистине, тебе самое место в труппе бродячих фигляров. Не забывай, что перед тобой — дочь императора. Города запылают и страны опустеют, если она сделает неверный выбор… по любви там или не по любви. Что значит ваше жалкое счастье, когда речь идет о судьбах тысяч людей? И не перебивать, когда я говорю!.. Я знаю, что ты хочешь сказать: отречься от наследования, не так ли? Нет, сколько ни отрекайся, ей не изменить ни своего рождения, ни крови, текущей по жилам. Ты хочешь, чтобы ее замучили на колесе, расчищая кому-то другому путь наверх, к трону — и только из-за того, что ей однажды взбрело в голову поиграть в любовь… с глупым мальчишкой! С предводителем двадцати бродяг, а не армии в двадцать тысяч копий!

…Оставшись один, Эйрар погрузился в горестные размышления. Мог ли он предположить, что высокомерная Аурия способна нанести столь беспощадный удар? Но если так, значит, даже Аурарий — Смазливчик, как называл его герцог — быть может, даже Аурарий еще хранил в себе толику железной крови древнего Аргименеса?.. О смысле слов Аурии Эйрар старался не думать: нет, нет, не могло того быть, чтобы она оказалась права, в ее доводах была некая червоточина, — вот если бы ему удалось ее отыскать…

Размышляя таким образом, Эйрар пересек крепостной двор, направляясь к жилищу Мелибоэ и думая обратиться за утешением к его философии — хотя надежда, признаться, была невелика: его не окажется на месте, он будет занят или вообще не пожелает говорить…

Отнюдь: волшебник был дома и, стоя в дверях, беседовал с Поэ Глупцом. Казалось, он немало обрадовался появлению Эйрара. Поздоровавшись, он провел его в дом, где на столе над разложенным свитком горела пара свечей, усадил его и стал ждать, чтобы тот заговорил. Но Эйрар молчал, и чародею пришлось первым нарушить тишину:

— Я полагаю, юноша, ты явился сюда не ради моих прекрасных глаз, ибо в шатрах танцовщиц можно найти куда более привлекательные…

— Да нет, я… — встрепенулся Эйрар и вновь смолк, не зная, с чего начать.

— Хорошо, шутки в сторону. Выглядишь ты, мой милый, точно солдат, вернувшийся из проигранного сражения. Что, пытался завоевать любовь высокородной девицы, а она обошлась с тобой столь же неласково, как и со Стенофоном Пермандосским?.. Хотя нет; вижу, что нет. По-видимому, тебе досталось от ее сестрицы, что так хотела видеть тебя союзником Валька…

— Она говорит, чтобы я и думать не смел о принцессе из императорского Дома, ибо это может вызвать ужасную войну из-за престолонаследования… и неминуемую гибель всего, что я так хотел бы сберечь… — сказал Эйрар, чувствуя себя подавленным и несчастным.

— И посему ты готов оставить надежду и позволить ей и всему миру поступать, как им вздумается, лишь бы бремя ответственности за будущие войны и всякие неприятности легло не на тебя, а на того другого, кто в конце концов возляжет с ней на брачное ложе?.. Нет, поступить так ты тоже не можешь. Итак, что же ты делаешь? Идешь ко мне, дабы я восхитился тому, сколь возвышенны твои помыслы? Нет, юноша, восторгов ты от меня не дождешься. Ты рассуждаешь подобно священнику — иными словами, себялюбиво. Тебя не очень волнует, что, собственно, там в действительности произойдет — лишь бы самому не отвечать ни за что. Скажешь, я не прав?

— Скажу, — пробормотал Эйрар и почувствовал, что краснеет. — Принцесса Аурия говорила, что с моей стороны себялюбиво мечтать о ее сестре, в то время как судьбы столь многих людей в Дейларне, да и во всей Империи, зависят от ее брака… — Он запнулся, помолчал и добавил: — Да и я не очень уверен, что она пожелала бы меня… даже будь она совсем свободна в решениях…

Усмешка промелькнула в шелковистой бороде Мелибоэ.