Колодец старого волхва

— Да сумеют ли они сварить как надобно? — беспокоилась старостиха Пелагия, со стены наблюдая, как гости удаляются к стану. — А то по неумению испортят добро, ни себе не выйдет, ни людям!

— Да уймись хлопотать! — утешал ее муж. — Наши-то гости на славу угостились — мед мы им крепкий поднесли. Вон княжич ихний себя не помнил, за людей руками хватался!

— Ну, помогите нам, боги великие и апостолы мудрые! Наши-то все живыми воротились, и то ладно!

День кончался, но белгородцы не спешили расходиться по дворам, толпились на торгу и на улицах, говоря все об одном и всех богов умоляя о том, чтобы хан и прочие печенеги поверили в чудесные колодцы так же, как поверили приходившие в город посланцы. Вернувшихся заложников обступали с расспросами о печенежском стане. Бобру расхотелось в полон, и он так же ретиво бранил степняков, как на вече бранил князя; Добыча гордился собой, словно одолел в поединке самого Родомана, а Иоанн жалел, что не знает печенежского языка и не сумел рассказать степнякам о Христе. А Надежа только посмеивался.

— Ой, батюшко родной, как же я перепугалась! — говорила Медвянка, теребя отца за рукав под причитания Лелей и восторженные визги Зайки. — Княжич-то ихний чумазый все на меня глазами так и сверкал! А как Явора увидал, так и вовсе, я думала, снова в драку полезет!

— Погоди, любезная моя, надобно мне к тысяцкому заглянуть! — непонятно посмеиваясь, отвечал им Надежа и пытался прорваться к воротам, но женщины его не пускали.

Наконец он вырвался от домочадцев и поспешил к тысяцкому. В гриднице толпился народ, но Надежу Вышеня тут же подозвал к себе. Сияна стояла возле отца, еще не опомнясь от пережитого за день волнения. Если для Медвянки служба у красных колодцев была только игрой, то Сияна отнеслась к этому как к настоящему священнодействию. Впрочем, и мудрый Обережа думал так же. Разве не было это действо призвано чудесным образом спасти город от гибели?

— Ну что, друже, как тебя приняли в печенегах? — спросил Надежу тысяцкий. — Не было ли тебе какой обиды?

— Не было мне обиды, батюшко-воеводо! — ответил Надежа, разглаживая бороду, словно стараясь скрыть усмешку. — Так меня приняли ласково, как я и не чаял.

— В чем же ласка была?

— Зазвал меня к себе в шатер второй ихний княжич, меньшой брат того, что с Межамиром бился и у нас тут в гостях был.

Сияна при этих словах тихо ахнула и прижала руку к груди, но ее отец, занятый рассказом городника, ничего не заметил.

— И о чем же он с тобой говорил? — спросил Вышеня.

— Угостил он меня, медом напоил, лепешками и всяким… — Надежа заметил голодный блеск глаз слушателей и осекся. — И просил он меня быть от него послом к тебе, воеводо. Не простым послом… — Надежа примолк ненадолго, наслаждаясь напряженным вниманием наполненной людьми гридницы, — а сватом!

Все ахнули, а Сияна на сей раз промолчала — у нее захватило дыхание.

— Просил меня княжич кланяться тебе и спросить, не отдашь ли ты за него дочь твою. Видел он ее на забороле, и так она ему полюбилась, что он не спит, не ест, на свет не глядит, а об ней одной и мыслит. Вено обещает дать: табун коней в тридцать голов, да седел, да сбрую на всех, да коз и овец, сколько попросишь. Дай ответ, воеводо, он тогда и сватов от своих родичей по обычаю пришлет.

Надежа кончил; гридница загудела, закричала. Сияна закрыла лицо руками и рыдала в объятиях матери, как ни пытались боярыня и няньки успокоить ее.

— Вот это да! Вот так вено! На десять девок хватит! — бурно толковала гридница. — Так ведь девка не простая — воеводская дочь! Красавица такая — да за печенега! Да он ведь веры не нашей! Пусть тогда крестит его епископ! Что же ей, в степи с ним жить? Нет, пусть ему князь село даст или город какой, пусть нашему князю служит! Как Илдея-хан Ярополку служил!

Народ обсуждал сватовство, Сияна рыдала — не от страха, как думали мать и няньки, а от потрясения.

— Да погодите вы! — негромко сказал Обережа. И все услышали его среди общего гомона, в гриднице стало тихо.

— Главное-то уразумели вы? — спросил Обережа. — Просит ихний княжич добром сватать боярышню нашу — стало быть, силой взять уж не надеется. Уйдут они от нас.

Гридница молчала, потрясенная его словами. Это было так просто, но никому не приходило в голову.

— Вот сие верно! — подхватил Надежа и с довольным видом разгладил бороду. — Вот и я сразу так помыслил, как он мне медов наливать стал. Мало им киселя овсяного уделили, а на всю орду, гляди, хватило.

* * *

Перед рассветом следующего дня некрепкий сон белгородцев был нарушен шумом, долетавшим из печенежского стана. В тревоге и надежде горожане поднялись и во множестве, целыми дворами побежали на забороло.