Колодец забытых желаний

Когда начались брожение умов и всяческая неразбериха в духе отъема незаконно присвоенной земли по берегам незаконно присвоенных речек, Назаров только посмеивался. Весь местный народец был за него горой, ибо Виктор Иванович не только сам жил-поживал, но и другим жить давал. Рядом со своим пляжиком Виктор Иванович оборудовал второй – для всех желающих – с белым песком, кабинками, лавочками, подъездной дорогой и даже чебуречной под названием «Пиво-Воды». Никто и помыслить не мог, чтобы поместье, к примеру, отняли, а пляжи вернули народу, то есть превратили бы в помойку и стоянку для автомобилей. У Виктора Ивановича пляжи регулярно убирались, песочек довозился, машины на берег не допускались, пиво с водами никогда не скудели, деревца зеленели, а минувшим летом волейбольную сетку натянули и утрамбовали площадку под игру в городки. Почему-то считается, что русский человек любит эту национальную забаву и с удовольствием предается ей в часы досуга, однако в городки никто играть так и не стал, и на площадке поставили пластмассовые горки и раскрашенные паровозики – для малышни.

Виктор Иванович в своем «колхозе» был един в трех лицах – и бог, и царь, и отец родной, и Олег вполне понимал его привязанность к отчизне. За границей он был просто богатый человек со всеми атрибутами, присущими нуворишу, – отели, лимузины, курорты и ювелирные магазины на площади Вандом в Париже. А на родине на него молились, а это всякому приятно!..

– Пора тебе, Олег Петрович, тоже домиком обзавестись, – говорил между тем Виктор Иванович, – чего в городе-то страдать, ни воздуху, ни простору!.. Вот у нас в колхозе сейчас так замечательно! Дымком пахнет, камин топится, вечерком выйдешь на морозец, пробежишься с собаками – и в баньку! Как хорошо!

– Вкусно рассказываете, Виктор Иванович!

– А что там, вкусно-невкусно! Вы, молодые, теперь все знаете, все понимаете, во всем разбираетесь, а самое-то главное что?.. Самое главное – быть ближе к земле, к настоящему, истинному! А где тут найдешь истинное? Вот в этом клубе твоем, что ли?!

Олег улыбался, раскуривая сигару. Счет очкам он уже потерял, Назаров сегодня решил отчитать его по полной программе, кажется, на его языке это называлось «пожурить».

А что ж не пожурить, говаривал он, когда есть за что!..

– Мы, старики, вам, молодым, еще сто очков вперед дадим, а все почему? Потому что мы крепкой породы, а вы все хлипкие какие-то и вдали от природы!..

– Да какой же я молодой, Виктор Иванович! – возразил Олег. – Сорок три года скоро! Я уже… средне молодой!

– Сорок три года! – презрительно фыркнул Назаров. – Мальчишка! Я в вашем возрасте штангу выжимал и на турнике сто раз мог подтянуться, а все почему?

– Потому что крепкой породы, – не выдержал Олег Петрович. – Так что там у нас с вами выходит, Виктор Иванович?

Партнер, видимо, понял, что воспитательный процесс затянулся, помолчал для порядка и заговорил о делах.

Никонов покупал помещение под картинную галерею – ко всем своим многочисленным занятиям Олег Петрович планировал добавить еще и галерейку, где можно было бы выставлять и продавать картины, скульптуры и прочие художественные произведения. Затевая галерейку, Олег преследовал две цели – дома у него эти самые художественные произведения уже решительно не помещались, картины стояли в кабинете, занавешенные тряпками и прислоненные одна к другой, и хорошо было бы завести под них отдельное помещение, ну, и заодно занять чем-нибудь предыдущую пассию, которая из разряда пассий перешла в разряд старых подруг.

Пассия была художницей, не слишком хорошей, но… продвинутой. Носила длинные юбки с кружевной подбивкой вместе с солдатскими шнурованными ботинками, толстые выпуклые железные браслеты по пять на каждой руке, крупные бусы, узкие очочки и бархатную повязку на бледном лбу. Олег Петрович быстро утомился в ее обществе, ибо нужно было не только весело проводить время, но и «соответствовать», а «соответствовать» ему было сложновато – иногда он не мог с одного взгляда отличить Бастьен-Лепажа от Лермита, а уж в современном искусстве вообще почти ничего не понимал, и девушку это сердило. Изображенный на картине огромный коричневый глиняный унитаз, заваленный доверху отрезанными человеческими головами с высунутыми и прокушенными языками, мученически искаженными ртами, заведенными или скошенными глазами, и с трубой, из которой вытекает река нечистот, подозрительно похожая на человеческие мозги, вперемешку с книгами, партитурами, какими-то свитками, представлялся Олегу Петровичу плодом больного воображения художника. А девушка твердила, что именно так и создаются все шедевры, и литературные, и музыкальные, – всякие шедевры, в общем!..

– Ну почему? – недоумевал Олег Петрович, рассматривая жуткую картину. – Ну, вот ты художница, да? Почему у тебя голова, получается, в унитазе?!

– Ты ничего не понимаешь, – сердилась она. – Это эмоции! Образы, которые терзают тебя, – когда ты пишешь, они уничижают тебя изнутри.

– Изнутри чего? – упорствовал Олег Петрович. – Тут все внутри унитаза!..